Воспоминания немецкого военнопленного

Критерием истинности воспоминаний выступит чистота помыслов рассказчика, приводящего на суд сообщества информацию, которая не должна кануть в небытие.

Модераторы: expedA, expedT

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 1178
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 16:11
Откуда: Пенза
Имя: Татьяна Белявская

Воспоминания немецкого военнопленного

Сообщение expedT » 29 ноя 2014, 19:21

Архив темы:
---------------------
Омуль писал(а):16.10.2013 00:13
В ЛЕСАХ ПОД ПЕНЗОЙ


27 апреля 1945 года двадцатитрёхлетний наблюдатель зенитной батареи Карл Хаугер решил, что война для него закончена. Он утопил свой карабин в болоте близ немецкого города Зельхо, уничтожил документы и переоделся в гражданскую одежду. В этот же день он был взят в плен советскими солдатами. Домой Хаугер вернулся только в 1948 году, проведя несколько лет в лагерях на территории Советского Союза. В 90-х годах он написал книгу «Военнопленный в России», которая была переведена на английский язык. Одна из глав этой книги называется «В лесах под Пензой. Январь – май 1946».


ПОЛК ЛЕСОРУБОВ

Мы прибыли на маленькую железнодорожную станцию посреди леса как раз в канун Нового года. Вокруг станции располагались обычные деревенские дома, некоторые из которых украшала резьба, – увидеть такое в российской глубинке я никак не ожидал. Нас тут же повели к землянкам, вырытым недалеко от станции. Один из советских офицеров обратился к нам с речью: «Теперь вы – мой полк лесорубов. Землянки – ваш дом. С вами будут хорошо обращаться, если будете хорошо работать и соблюдать дисциплину». Потом он приказал нам как-нибудь помыться. Например, с помощью снега.
Надзора за нами почти не было, поэтому мы могли передвигаться свободно. Мы, как и русские, понимали, что в этих глухих местах побег невозможен. Воспользовавшись временной неразберихой, я разжился едой. В близлежащих домах мне дали кусок хлеба, шесть картофелин, и кое-что ещё, чего я никогда не пробовал прежде. «Pirogi» - это такая выпечка с картофелем внутри. Русское фирменное блюдо, которое в добрые времена пекли с мясом. Хлеб и пирог я съел сразу же, а картофель спрятал в вещмешок. Вечером я испек картофель в печке.
Здесь мы встретили несколько польских евреев. Их вывезли из Восточной Польши после вторжения туда русских в сентябре 1939 года. Во время войны их призвали на военную службу, но статус у них был двоякий: наполовину вольные, наполовину заключенные. Мы могли с ними общаться, так как они говорили на идише. Я до сих пор помню пророчество одного из этих евреев, который, посмотрев на нас, сказал: «Тот, кто оказался здесь в таком состоянии как вы, живым из этого леса не выберется».
Офицер, обратившийся к нам с речью на станции, действительно оказался нашим командиром. Желая произвести на военнопленных впечатление, он всячески демонстрировал суровость и даже грубость, но чувствовалось, что на самом деле это был добрый человек. На следующий день после нашего прибытия, он лично проверял состояние гигиены каждого из нас. Подойдя ко мне, офицер спросил через переводчика, почему я не помылся. Я попытался оправдываться, но на самом деле у меня руки и голова были в саже, так как накануне я пёк картофель. Офицер разозлился и спросил, кем я был на гражданке. Я сказал, что был бизнесменом, торговцем, по-русски говоря – «купец». Успокоившись и поразмыслив немного, он сказал: «О-о! Я сделаю здесь из тебя настоящего бизнесмена!» До сих пор я так и не понял, что такое, по его мнению «настоящий бизнесмен».

ЕВРЕЙ НАЧАЛЬНИК, ДРУГ ЭСЭСОВЕЦ

На следующее утро нас разделили на группы. В каждую группу был назначен гражданский «natshalnik» (руководитель, надзиратель) и охранники. Моя группа состояла из сорока человек и двух охранников. Нашим начальником был польский еврей по фамилии Пинчук. Нам выдали хлеб, и мы отправились в путь. От ослепительного солнечного света всё вокруг сверкало. Окружающий пейзаж казался картиной, написанной яркими красками. Вдыхая холодный зимний воздух, мы шли по чистейшему белому снегу, и если бы не голод и не гнетущее чувство неопределенности, то, несомненно, насладились бы красотой природы. Меня очень впечатлили березы с заснеженными ветвями. К месту работ добрались через четыре часа. Там мы увидели большой деревянный дом, одну четвертую которого занимала семья лесника. Остальная часть дома представляла собой очень большой барак с рядами деревянных нар. В центре помещения находилась печь – абсолютно необходимая в условиях местного климата часть интерьера, встречающаяся почти во всех русских домах. Наш начальник поселился в маленьком домике в метрах ста от барака. Охранники расположились рядом с нами. В доме ещё находился человек, выполнявший одновременно функции медика, повара и парикмахера. Оказавшись в этой глуши, мы, наконец, получили несколько дней отдыха. За это время заготовили дрова и привели в порядок инструмент, которым предстояло работать. Кое с кем из наших ребят я быстро сдружился. Одним из них был профессиональный садовник Эгон. Он служил в СС и ненавидел русских всеми фибрами души. Другого звали Герхард. Этот студент из Мюнхена был уже женат и очень переживал за свою жену. Позже его убьёт охранник при попытке залезть в картофельное хранилище. Фамилия ещё одного приятеля была Вебер. Его заразительный оптимизм и отличная физическая форма не могли не восхищать, особенно, если принять во внимание условия, в которых нам приходилось жить. Имена других своих товарищей я уже забыл, но эти трое по сей день живы в моей памяти.

ЧЕТЫРЕ ШТУКИ - И ДОМОЙ!

Трудились мы попарно. Причём, напарники подбирались приблизительно равные по росту и силе. Я работал вместе с Эгоном. Пинчук объявил нам норму выработки и показал основные приемы работы. Каждая пара военнопленных должна обработать четыре дерева. Деревья валили, распиливали на четырехметровые куски, обрубали ветки, а затем складывали в штабеля размером полтора метра в ширину и четыре в длину. Пинчук подводил нас к выбранным им самим деревьям и говорил: «Четыре штуки – и домой». Потом он вместе с охранниками усаживался около костра печь картошку. Надо заметить, что у русских довольно простые способы ведения лесного хозяйства. Возможно, это объясняется тем, что в России огромные лесные просторы. В местных лесах мы встречали тополь, рябину, иву, ольху и другие виды деревьев. Сосны росли, в основном, на сухих возвышенностях, а в низинах лес здесь сырой и болотистый, поэтому подобраться к деревьям можно только, когда земля замерзает. Обработанные нами сосны использовались в качестве опор в шахтах. Дерево из низин шло на дрова. Мерой измерения производительности нашего труда являлось количество штабелей из заготовленного дерева. В конце каждого рабочего дня Пинчук записывал результаты в особую тетрадь. Иногда нам удавалось обмануть его; мы перетаскивали уже подсчитанные им штабеля на новое место. Конечно, с нашей стороны это было не честно. Тем более, что наш начальник был хорошим человеком. Он единственный из начальников, кто подкармливал нас сверх нормы, умудряясь добывать для нас консервы на продуктовых складах.

МЫСЛИ О ПОБЕГЕ

Работа была очень тяжёлой. К тому же температура в январе опускалась по ночам до 15-20 градусов ниже нуля при ясном небе. В феврале стало гораздо холоднее. Мороз буквально гнал нас на работу, заставляя двигаться. Перед тем, как свалить дерево, мы для удобства вырубали окружавшие его небольшие деревья и кусты. Надпилив ствол, мы подрубали его топором, чтобы дерево упало в нужную сторону. Если это не удавалось, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы перетащить его. Спустя неделю у нас появился первый заболевший. Из-за упадка сил он не мог работать. В конце января двух человек придавило огромной сосной. Один погиб на месте, а другой не мог идти, и его пришлось нести на сделанных из веток носилках. В тот же вечер, греясь у огня, я почувствовал боль в пальцах рук. На следующий день у меня почернели два пальца. Я их обморозил, когда нёс на носилках раненого. Наш медик помазал их чем-то и наложил повязку. Но от работы, к сожалению, меня не освободили, и пальцы зажили только к маю. Следы обморожения видны на них до сих пор.
Крайне тяжёлые условия существования всё чаще заставляли нас задумываться о побеге. Мы строили самые разнообразные планы. Например, собирались экономить продукты, откладывая часть из них до весны, а затем совершить побег из лагеря, добраться до Волги, захватить там плоты и уплыть на них в Персию или Турцию. Затея была не реальной уже потому, что мы постоянно голодали, поэтому урезать и без того скудный рацион не было никакой возможности. Несмотря на абсурдность всех наших планов, сами разговоры на тему о побеге воодушевляли нас и помогали выживать.

ОЧКИ В ОБМЕН НА ЖИЗНЬ

С каждым днем я всё явственнее ощущал, как меня покидают силы. Из-за этого возникали проблемы в отношениях с Эгоном. Он был крепче меня и боялся, что мы не сможем выполнять рабочую норму. Как-то раз, в середине февраля во время работы моё тело совсем отказалось слушаться. Я сообщил об этом начальнику. Он отправил меня в лагерь. Едва добравшись до барака, я рухнул около дверей, но кое-как поднялся, сел и подумал: «Ну, вот и конец». Ради моего спасения Эгон предлагал выменять у лесника за мои очки два ведра картошки. Лесник мог бы выгодно продать очки или одевать их по какому-нибудь торжественному случаю, демонстрируя свою состоятельность. В Советском Союзе очки в то время были у немногих и служили не столько для коррекции зрения, сколько для придания определенного статуса их владельцу. Мой приятель-эсэсовец обладал способностью предсказывать, кто умрёт в течение ближайших 14 дней. Угадывал он это по глазам, в которых угасала воля к жизни. В этом не было ничего сверхъестественного, просто сказывался фронтовой опыт. Однажды он сказал, что мне осталось жить совсем недолго. Но, слава Богу, Пинчук перевел меня на более лёгкую работу, и я стал кем-то вроде счетовода. Я записывал количество заготовленных штабелей в тетрадь. Вообще, добродушный Пинчук в глубине души сочувствовал нам. Когда бушевал сильный ветер, он отменял рубку леса, так как пилы могли застрять в сильно раскачивающихся стволах. В такие дни мы собирали ветки на дрова, а это гораздо легче, чем пилить деревья.

«SKORO BUDET…»

Несмотря на большое количество военнопленных в бараке, у нас не было ни уборной, ни даже простой дырки в земле. В туалет мы бегали за 50 метров от здания и делали свои дела прямо на открытом воздухе. В холодное время года от этого особенно страдали те, у кого диарея. Зато лесник, его семья и охранники не утруждали себя дальними походами в лютый мороз и отправляли естественные надобности прямо в огороде около дома. Весной это всё таяло, но, к удивлению, запах почти не ощущался. Лесник собирал экскременты и разбрасывал их по полю, используя как удобрение. Вероятно, именно этим объяснялся урожай необычайно крупной картошки в его огороде. Наблюдая всё это, Эгон, так и не изменивший своего отношения к русским, говорил: «У русских нет культуры».
Провизия в лагерь нередко запаздывала, и мы в течение двух или трёх дней могли оставаться совсем без еды. В таких случаях русские говорили: «Skoro budet…». Причины бывали разные. К тому же, не все продукты нам доставались, кое-что уходило на чёрный рынок. На этот счёт есть русская поговорка: «Россия большая, а царь далеко». Но в мае вдруг всё изменилось. Питание стало значительно лучше. Начальник, лесник и оба охранника заметно нервничали, требовали везде наводить чистоту и порядок. Оказывается, прошёл слух, что лагеря проверяет какая-то комиссия и выясняет причины гибели военнопленных. К счастью, у нас был только один погибший из-за падения дерева. Зато было много больных, которые не могли работать. О комиссии много говорили, но всё свелось к тому, что приехала женщина-медик с несколькими помощниками. Десять человек признали негодными к тяжелому труду. В их число попал и я. Пару дней мы сидели в лагере, отдыхая от работы, а потом нас привезли на железнодорожную станцию и отправили в другой областной центр, находившийся недалеко от Пензы.

Перевод с английского


ИЗ КНИГИ:

«Во имя исторической правды, я должен сказать, что ни Сталин ни другие советские лидеры не имели намерения убивать немецких военнопленных или уничтожать их посредством тяжелого труда. Из-за военной разрухи русские просто не могли должным образом содержать орды пленных солдат, которые им пришлось захватить».

«Удручал российский беспорядок и необычайно медленное продвижение дел. К тому же, у русских в отличие от нас совершенно иное восприятие времени. В ответ на наши вопросы очень часто можно было услышать: «Скоро будет» или «подождите немного».

«Я лежал около лагерного забора и вдруг услышал, как рядом что-то упало. Приподнявшись, я увидел кусок хлеба. Потом к нам не раз бросали хлеб, яблоки, дыни, тыквы. Мы всей толпой бегали к забору. Это был один из примеров добросердечия, свойственного русским, особенно женщинам. Такое проявление доброты к поверженному врагу трудно представить у нас в Германии, тем более во времена Гитлера. И это несмотря на все беды, которые принесла наша армия русским, несмотря на ненависть, взращенную войной».

---------------------
Петрович писал(а):16.10.2013 08:19
Какие же места он описывает? На Теплый не похоже. Петрович

---------------------
Омуль писал(а):16.10.2013 10:57
Может быть привезли их в Селиксу, там близ станции как раз был лагерь для в\п,  а работали где-нибудь в лесах, в км. 20 от основного лагеря.

---------------------
Boogor писал(а):16.10.2013 11:55
На Селиксу или Леонидовку похоже. В Селиксе уже в 50-х не было военнопленных, там работали заключенные во главе с офицерами  внутренних войск, - слышал воспоминания.

---------------------
Геннадий писал(а):16.10.2013 16:14
Мой дед по материнской линии погиб на войне. Бабушка долго оставалась одна, воспитывая пятерых детей, но когда дети выросли и разлетелись по всей стране, она сошлась с соседом, дедом Иваном 1900 г. рождения, призванного в 1941 г. на фронт, попавшего в плен, освобожденного в конце войны, но отправленного в штрафбат, где получил ранение руки осколками от разрывной пули.
Вследствие пролития крови в боевом строю, дед Иван был переведен в обычную часть, где и прослужил отмеченное ему командованием время.
Годы немецкого плена глубоко врезались в сознание деда Ивана, и потому, обычно после ужина и 100 гр. самогона с марганцовкой, для правильного функционирования желудка, дед переходил к воспоминаниям минувших военных лет. Один из таких рассказов, возможно, послужил причиной доноса, по которому деда в послевоенное мирное время арестовали, и на несколько лет посадили, чтобы знал, кому, когда и что можно рассказывать. Помню так же, что местом отсидки была станция Селикса.
Тем не менее, рассказывать он продолжал, в том числе и мне, подростку, периодически приезжавшему на лето к бабушке в деревню. Один из таких рассказов до сих пор свеж в моей памяти, несмотря на прошедшие с тех пор более сорока лет.
Дед Иван не имел зубов, война очистила ему рот от всего лишнего, но не только цингой, но и прикладом немецкой винтовки, пущенной охранником в ход в качестве меры наказания.
Произошло это следующим образом. Случилось как-то разгружать железнодорожный  вагон с хлебом. Не помню, сколько всего человек участвовало в этой работе, но помню точно, что подавал француз, а дед Иван принимал. На перекуре они договорились, что попробуют унести одну буханку хлеба в барак, ведь не все военнопленные имели выход за пределы лагеря, и тем, кто месяцами не выходил из барака, кроме как на весьма скудный паек рассчитывать было не на что. В общем, одну из буханок им удалось незаметно закинуть за вагон, а на следующий перекур, дед, под предлогом справить малую нужду, пошел в том же направлении. На месте, по его словам, он  разрезал буханку на четыре части (теперь вот думаю, значит и ножичек для этого имел) и рассовал их под одежду, прижав все это добро армейским ремнем. Сделав дело, он возвратился на рабочее место. Однако, что-то в обличии или поведении деда охраннику показалось подозрительным, и он подозвал его к себе, дав команду расстегнуть одежду. Когда на землю упали куски хлеба, охранник до такой степени разозлился, что со всей дури двинул прикладом винтовки деду Ивану по зубам.
Невоздержанность охранника, спасла жизнь военнопленному, ведь за воровство грозила очень строгая мера воздействия, скорее всего концентрационный лагерь, но так как наказание, хоть и не правомерное, немецким охранником уже было вынесено, то деда оставили в том же месте, а самого охранника, посадили на гауптвахту, чтобы в другой раз не устраивал самосуд. 
Много времени утекло с тех пор. Ушли из жизни вначале бабушка Мотя, затем и дед Иван, прошедший войну, плен, штрафбат, советский лагерь, но с миром принявший перипетии своей судьбы и доживший до девяноста лет, оставив после себя детей внуков и нержавеющую ложку, сточенную на одну треть, как символ неумолимости времени, превращающий камни в песок, а метал в сахарный леденец, способный с годами таять на губах возвратившегося с войны солдата.

---------------------
expedT писал(а):02.11.2013 21:35
Геннадий писал(а):Много времени утекло с тех пор. Ушли из жизни вначале бабушка Мотя, затем и дед Иван, прошедший войну, плен, штрафбат, советский лагерь, но с миром принявший перипетии своей судьбы и доживший до девяноста лет, оставив после себя детей внуков и нержавеющую ложку, сточенную на одну треть, как символ неумолимости времени, превращающий камни в песок, а метал в сахарный леденец, способный с годами таять на губах возвратившегося с войны солдата.

Геннадию - премию "Пензоведа" по литературе!

---------------------
velosipedist писал(а):03.11.2013 17:55
Омуль писал(а):Пару дней мы сидели в лагере, отдыхая от работы, а потом нас привезли на железнодорожную станцию и отправили в другой областной центр, находившийся недалеко от Пензы.

А продолжение будет ?

---------------------
expedT писал(а):03.11.2013 19:04
Омулю большое спасибо за интересный материал!
Неплохо бы, и правда, ссылку на полный текст, если есть.
Омуль писал(а):Может быть привезли их в Селиксу, там близ станции как раз был лагерь для в\п,  а работали где-нибудь в лесах, в км. 20 от основного лагеря.

А могли они реально пройти 20 км за 4 часа зимой, будучи в ослабленном состоянии?

---------------------
Фёдорыч писал(а):04.11.2013 11:57
Я не согласен с Петровичем - это Тёплый! Где ещё остались следы от многочисленных огромных землянок? А изба - это кордон лесника.
(Об этом кордоне часто рассказывали Стрит Голубцов и поэт Фёдор Ракушин). Но землянки делали вероятно не военнопленные, а красноармейцы,
в лагере военной подготовки перед отправлением на фронт (по рассказам жителей Кичкилейки). На Тёплом с тех времён остался сруб для родника, который служил
источником питьевой воды сначала военным, потом военнопленным, а теперь туристам и грибникам. А сделал этот родник скорее всего лесник Атайкин,
который жил и работал на этом кордоне.

Ещё раз нужно сказать: как важны для истории воспоминания очевидцев, даже незначительные!



Изображение


Много тайн хранит этот родник в урочище Тёплый.
Фото О.С. Львова (Львова старшего)

---------------------
Омуль писал(а):05.11.2013 23:09
Вставьте вот это в поисковую строку Яндекса - A Prisoner of War in Russia

Найдёте - "Karl Hauger · A Prisoner of War in Russia" . Скачайте PDF файл и читайте на здоровье книгу бывшего наблюдателя батареи зенитных пушек "Флак" о русском плене. Только книга на английском. На русском не выходила. Я английским владею, (в своё время переводчиком работал) занимаюсь краеведением. Главу из книги я перевел и представил её здесь выше в сокращенном варианте. По сути, здесь полный вариант статьи, которую я опубликовал в "Нашей Пензе" некоторое время назад. В газете эта статья выходила в меньшем объёме (процентов на 20). Работая над статьёй, я "прихватил" чуть чуть материала из предыдущей главы книги под названием "Пребывание в Саратове\Энгельсе сентябрь-ноябрь 1945 года" , так как именно там начинается "пензенская эпопея".

Относительно точного места пребывания Хаугер пишет так: в лесах "...между Сызранью, Пензой и Саранском".  Описываемые здесь события происходят "под Пензой", "около Пензы", "недалеко от Пензы", "в лесу около Пензы", " в лесу около Сызрань-Пенза". А сама глава называется "In the forest near Penza, January to May 1946" (В лесах под Пензой, Январь - май 1946).

Точного места и сам Хаугер не знает. Постоянные упоминания слова "Пенза" говорят о том, что это слово часто употреблялось там охранниками и, соответственно, самими военнопленными. Это означает, что события главы разворачивались действительно в наших краях.

Почему я предположил Селиксу? Это маленькая ж\д станция в лесу. А Хаугер пишет: "Мы прибыли на маленькую железнодорожную станцию посреди леса...". В Селиксе был лагерь для военнопленных. Я сам живу в Заречном, в 2-3 км от места, где он был. В Селиксе были дома с резьбой на окнах (и сейчас есть). Остатки землянок, в которых жили бойцы красноармейских частей, а также военнопленные, видны и сегодня. Хаугер пишет: "...в мае вдруг всё изменилось...прошёл слух, что лагеря проверяет какая-то комиссия и выясняет причины гибели военнопленных". Я точно знаю, что лагерь под Селиксой проверялся в 1946 году Управлением ГУПВИ НКВД СССР. Выясняли причины гибели военнопленных и т.д..

Хотя, может это и не Селикса. Но в любом случае около какой-то станции...

Хаугер в 1963 г.. основал компанию "Хауратон". Её филиал есть и в России. Его внук посещал после перестройки Россию, жил в какой-то русской семье и отметил, что многое из описанного дедом и сегодня не изменилось. Я пытался связаться с внуком по электронной почте, чтобы выяснить ещё какие-нибудь детали, но он не ответил. Кстати, на русскоязычном сайте компании "Хауратон" нет упоминания о том, что её основатель побывал в советском плену, а вот на англоязычном сайте есть :) Думаю, понятно почему...

Если кого-то интересует только пензенский период плена Хаугера, то читать всю книгу не обязательно. Я всё о пензенском периоде перевел и написал.

Есть и ещё кое-что о немецких военнопленных у нас, но об этом позже...

Изображение
Хаугер К.

---------------------
Фёдорыч писал(а):06.11.2013 00:01
Возможно поезд прибыл на станцию Леонидовка? Там тоже стоят дома, украшенные резьбой.
От Леонидовки до Тёплого примерно 5 км. Эти километры измученным людям могли показаться
как 20! А урочище Тёплый действительно очень красиво. В пользу Тёплого указывает, что ...
четверть избы занимала семья лесника.

Изображение
Вот одна из многочисленных землянок на Тёплом.

---------------------
Омуль писал(а):06.11.2013 00:37
Как раз на Теплом занимались лесозаготовками. Но от основного лагеря до дома лесника они шли почти 4 часа. Вряд ли это 5 км.. Может, они от Селиксы шли на Теплый?

Итак, был основной лагерь, где находились землянки. Не знаю насчёт Леонидовки, но в Селиксе землянки точно были. Где-то в 4 часах пути был отдельный пункт - дом лесника - где отряд в 40 человек расположился и работал. Землянок там, по видимому, не было?

---------------------
Фёдорыч писал(а):06.11.2013 01:09
Привожу фрагмент спортивной карты ориентировщиков урочища Тёплый (1:150). На карте обозначены землянки (обведено красным цветом)
Место, где стоял дом лесника (синим цветом).
Изображение

---------------------
Омуль писал(а):06.11.2013 02:01
По моему, от станции Селикса до Тёплого вряд ли более 15 км.. Они шли четыре часа. Пусть шли со скоростью км 4 в час. Вот и получается искомое расстояние и направление. Они, конечно, были измождены, но не настолько, чтоб на ходу падать. Всё таки, потом лес валили. Вот тогда уже обессилили...

А что именно известно о доме лесника Атайкина?

---------------------
Aleks_Po писал(а):06.11.2013 07:41
Омуль писал(а):в лесу около Сызрань-Пенза

Вполне возможно, имеется в виду ЖД Сызрань-Пенза, а не сами города.

---------------------
Омуль писал(а):06.11.2013 10:16
Естественно, что выражение "Сызрань-ПЕнза" означает ж\д, точнее, лес в этом регионе. А Леонидовка и Селикса - это станции как раз на этом участке ж\д.

---------------------
Фёдорыч писал(а):07.11.2013 23:33
К сожалению, произошла ошибка.
В книге Б.В. Казаченко "С ружьём по лесам и болотам" (Пензенское книжное издательство, 1955 г.)в рассказе "За глухарями"
ведётся повествование об эпизоде охоты в Муравьёвском овраге и о дер. Муравьёвке. Цитирую.

... Мы дошли до дома лесника и решили остановиться. От недавно выстроенного кордона пахло смолой...
... Кордон располагался высоко над сурской поймой на опушке старого смешанного леса вблизи ручья Жданки...(это край деревни Муравьёвки- моё примеч.)
...Старый лесник Иван Прокофьевич Атайкин был высок ростом. Из-под его густых седых бровей поблескивали всё ещё молодо и озорно серые глаза.
Большая борода и седые густые волосы хорошо обрамляли его крупное, уже обветренное и подпалённое весенним солнцем лицо.
О лесе Атайкин говорил с восторгом:
- Летом в нашем лесу сколько хочешь набирай ягод; подойдёт осень - иди за белым грибом и опёнками: их в это
время здесь хоть косой коси. Захочешь попробовать дичинки - иди. пожалуйста, вон на ту лесосеку, там весной стоит гомон от тетеревов - бормотунов.
А ежели захочешь побаловаться глухарём, ступай ночью на "тёплый" овраг, где они всегда токуют...

Вот единственное упоминание об урочище "Тёплый овраг" и, возможно, ещё до войны.

---------------------
Penzyak писал(а):08.11.2013 16:34
А в чем у Казаченко ошибка? Нет ли где нибудь его биографии и фото? Кажется у него еще был маленький сборничек рассказов о рыбалке в области...
Если кто то продает его произведения я куплю.
Изображение

---------------------
Фёдорыч писал(а):09.11.2013 10:42
Ошибся я, а не Б.В. Казаченко. Я подумал, что охотники заночевали на кордоне ТЁПЛЫЙ, а они заночевали на кордоне МУРАВЬЁВКА (кордон  Атайкина).
До дер. Муравьёвки они шли пешком 15 км по "весенней сурской пойме". (а Сура стала Старой Сурой только весной 1945 г, и это указывает на то, что
всё происходило до войны)
После пожаров 1972 года все кордоны в Пензенской области ликвидировали, а лесники стали жить в населённых пунктах (из соображений пожароопасности
лесные кордоны упразднили, а примерно в в 1964-1965 гг разрушили, чтобы там не водилась "нечистая сила").
На место, где стояла изба лесника на кордоне ТЁПЛЫЙ много лет подряд приходили его бывшие жильцы. С ними часто разговаривал Стрит Голубцов. Они
показали ему на пару воронов. Эту пару они помнили ещё с детства. Я тоже наблюдал за этой парой примерно до 1990 года (продолжительность жизни брачной пары!)
Одним из лесников в этих местах тогда был поэт и путешественник Фёдор Ракушин. Он жил в Ахунах. По его рассказам, он лично разрушил несколько лесных
землянок.
Второй книги Б.В. Казаченко и его биографии я не встречал. Но большинство книг Ракушина у меня есть. Надо посмотреть повнимательней, может там есть информация по нашей теме.
Как минимум, ещё один человек помнит остатки кордона ТЁПЛЫЙ - это наш форумчанин Петрович. Слово Петровичу!

---------------------
Омуль писал(а):12.11.2013 01:16
Житель Пензы, бывший инженер, спортивный журналист, а ныне пенсионер Анатолий Викторович Разинов рассказывал следующее. После войны он почти каждый день маленьким мальчишкой бегал на один из пензенских рынков. Чего там только не было! Вот, где жизнь-то кипела...  Можно не только на прилавки поглазеть, но и денежку кем-то оброненную подобрать, а то и пирожком разжиться.
Однажды на рынок забрели два пленных немца. Война уже закончилась, военнопленных никто особо не охранял. Куда им было бежать? Вот некоторые и бродили по городу. На рынке звучал аккордеон, но песни хоть и русские, а акцент немецкий. Трофейный был аккордеон. Немцы взяли курс на родные звуки... Увидели на каких-то ящиках мужичка. Сидит, наяривает... Подошли, посмотрели, прислушались. Вдруг один из немцев затрясся и чего-то забормотал. Другой тоже затараторил. Видно, что спорят о чём-то. Тут один из них, который  более или менее сносно говорил по русски, неуверенно заявил, показывая на соплеменника:
- Он говорит, что это его аккордеон!
Задорный звук аккордеона не умолкал. Послышалось:
- Ты, Фриц, бредишь, что ли?

В общем, слово за слово. Наконец, немец-переводчик выдал:
- Он говорит, что если вот эту дощечку снять - там фотография!

Наблюдавшая за происходящим публика засмеялась. Гармонист, усмехаясь, дощечку отсоединил, а там и правда фотография!

Я спросил Анатолия Викторовича, а вернули ли аккордеон немцу? Он засмеялся: " Кому ни расскажу эту историю - все этот вопрос задают. Врать не буду, не знаю. Но что видел - то видел..."

---------------------

Вернуться в Воспоминания очевидцев



Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1