"К нам едет ревизор!"

[expedA]

Н. НИКОЛЬСКАЯ
история одной РЕВИЗИИ
(По материалам третьего отделения)
Бессмертная гоголевская комедия «Ревизор» заканчивается, как известно, немой сценой, сценой изумления и растерянности чиновников города Н., поражённых, как громом, официальным сообщением жандарма «Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует нас сей же час к себе. Он остановился в гостинице». Точно так же было изумлено и напугано чиновничество Пензенской губернии в 1828 году. В губернию нагрянул из столицы ревизор. Это был не Хлестаков, а «настоящий» ревизор — важный сановник, облечённый полномочиями от центральной власти, сенатор Горголи.
Он имел на руках ряд жалоб на лихоимство и беззакония пензенских местных властей. Одна из жалоб, например, отражала положение государственных крестьян: «...взгляните на бедственное положение казённых крестьян Пензенской губернии... Нельзя без жалости смотреть на этих несчастных: У них только один воздух непокупной. Исправник, заседатели, секретари, казначеи, подьячие, подобно вампирам, сосут кровь из народа; а местное губернское начальство молчит и ничего знать не хочет».
Наивный жалобщик мечтал об утверждении хотя бы «полицейской законности» в крае. (Его жалоба, между прочим, породила восьмилетнюю переписку по поводу политической благонадёжности автора).
Пензенская действительность оказалась такой, что поразила даже видавшего виды столичного ревизора. Вероятно, он считал, что «справедливость» и строгость, им проявленные, будут совсем невредны для его петербургской карьеры. И вот в результате его ревизии 160 чиновников Пензенской губернии были одновременно уволены и отданы под суд за уголовные преступления по службе.
Пензенская губерния была взволнована. Везде только и говорили об этом чрезвычайном событии. Уличённым чиновникам предстояло отвечать за взяточничество, вымогательства и преступления, безнаказанно творившиеся в течение многих лет.
Ревизия кончилась, ревизор уехал.
А губернская уголовная палата, приняв к рассмотрению поступившие судебные дела, начала их «доследовать и разбирать».
В декабре 1829 года жандармский полковник Языков доносил из Пензы шефу жандармов Бенкендорфу: «Ныне судопроизводство по всем делам сим закончено, все помянутые чиновники найдены невинными.
Даже чиновники и те правы остались, противу которых было более шестисот человек доказателен».
Информируя третье отделение о настроениях жителей Пензенской губернии, этот жандармский наблюдатель вынужден был сообщить, что «...таковое окончание ревизии... произвело всеобщее уныние... Неужели сенатор Горголи, говорят везде, мог так опрометчиво и безвинно отрешить более ста человек от должностей и предать их суду? Неужто из них нет ни одного виновного? Ибо все они одинаково оправданы и, что всего тягостнее, могут занимать опять те же их самые места?»
Механика такого поворота дела была довольно проста. В материалах третьего отделения есть откровенное признание: «По отъезде его превосходительства, палата, приняв к суждению дела отрешённых чиновников Пензенской губернии, нашла их не вполне произведёнными… посланы были чиновники, служащие в губернии, которые, под видом дополнений и пояснений, совершенно затемнили и исказили прежнее следствие, а местное начальство, имея уже в своей власти тех людей, которые сенатору приносили жалобы, имело и все способы опровергнуть оные, даже до того, что иные отпирались, говоря, что не только никаких жалоб ими приносимо не было, но и самого сенатора в глаза не видали: другие в прежних показаниях заперлись, или показали совсем противное».
Дело «Об оправдании 160 пензенских чиновников» являлось настолько из ряда вон выходящим, что Бенкендорф нашёл нужным доложить о нём Николаю, а затем оно было передано для расследования министру юстиции Дашкову. Началась переписка. Волокита затянулась почти на 3 года.
И, наконец, 18 мая 1832 года последовало отношение министра юстиции Бенкендорфу, отношение, которое явилось заключительным аккордом этой, совершенно закономерной, для тогдашней российской действительности, истории. Министр писал: «В настоящем случае, рассмотрев упомянутые дела по Пензенской губернии, я даже не нашёл неопровергаемых оснований к обвинению судей в потворстве к подсудным». Кроме того, министр высказал следующие соображения: «По разуму наших законов самое допущение пересмотра всех вышеизложенных дел разве повело бы только к опубликованию одних судей в некотором снисхождении... а не к определению наказания освобождённым от оного лицам». Но это, по мнению министра, совсем нежелательно, так как «имело бы вредные последствия в отношении к самому правосудию, ибо являло бы пример ненаказанности преступлений».
Циничность этого заявления министра не нуждается в комментариях.
Такова история полного и окончательного торжества ста шестидесяти пензенских чиновников, показавшая их всевластие и неуязвимость, отразившая в себе, как в капле воды, всю политическую систему России Николая Палкина.
Из этого дела видно, что в тех редких случаях, когда приходила в глухие углы провинции «гроза» на местных Ляпкиных-Тяпкипых и Сквозник-Дмухановских в лице «настоящего» ревизора, причём, ревизора, не бравшего взяток и считавшего полезным для своей карьеры «вывести на чистую воду всех»,— и в этих редких случаях провинциальное «чиновничье сословие... священнодействующее в судах и полициях и сосущее кровь народа тысячами ртов жадных и нечистых» (Герцен), выходило, как правило, победителем.
Да и как же могло быть иначе, если вся государственная система самодержавия снизу и доверху представляла собой единую чиновничью дворянскую бюрократическую машину, в которой все рычаги и колёса были взаимно связаны, а главным принципом «сцепления» частей этой машины был принцип, выражаемый словами «рука руку моет»?
Пензенская история с оправданием преступных чиновников закончилась в 1832 году. А четыре года спустя со сцены заговорили персонажи гоголевского «Ревизора». И, кто знает, может быть, не случайно направил Гоголь маршрут Хлестакова именно через Пензу — город, отличившийся посрамлением столичного ревизора и его усилий «вывести всех на чистую воду». Упоминание о Пензе восстанавливало в памяти действительную историю, которая могла быть закономерным продолжением немой заключительной сцены «Ревизора», но написать о которой в николаевской России было уже невозможно.
Мы не можем с достоверностью утверждать, что Гоголь знал историю оправдания ста шестидесяти пензенских чиновников, но нет никаких сомнений в том, что В. Г. Белинскому она была хорошо известна.
Ревизия сенатора Горголи проходила в 1828 году. Это был последний год пребывания Белинского в Пензе. До конца декабря этого года он учился в гимназии, а затем до августа 1829 года жил в Чембаре. Следовательно, он не мог не слышать бесконечных толков в связи с нашумевшей ревизией; ему, несомненно, известно было и окончательное торжество пензенских чиновников.
Глубокое знание жизни всей России позволяло Белинскому делать меткие выводы о «гнусной российской действительности». И, несомненно, описанный факт, наряду с сотнями подобных, послужил основанием к гневной убийственной характеристике одной из сторон этой действительности в знаменитом письме Белинского к Гоголю: в России «нет и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации служебных воров и грабителей!»

"земля родная" вып10 http://dl.liblermont.ru/DL/September%2015/Zemlya%20rodnaya.%20kn10..pdf