Крестьянская культура

Этногенез, быт, культурно-исторические отношения, наблюдения жизни народа, народное творчество

Модераторы: expedA, expedT

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Крестьянская культура

Сообщение expedA » 07 ноя 2018, 17:44

Курс лекций Александра Пыжикова
Заложные покойники


Кто был хранителями Руси


Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 02 дек 2018, 16:32

Правда о языческой России. Лекция №1




Правда о языческой России. Лекция №2


Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 22 дек 2018, 23:37

Ответы на вопросы


Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 26 июл 2019, 11:36

Добрый день. На страничке "фотохронолога" в контакте я открыл для себя нового для себя учёного-этнографа, Ольгу Петровну Семенову. Её очерки о крестьянской жизни показывают быт крестьян, их экономию до мелочей понятную. Привожу весь текст со странички "фотохронолога".
Изображение

Когда человек в сорок лет умирает и перед оставшимися сверстниками и друзьями его жизнь видна, как долина с горы, то невольно думается, стоило ли жить? "Вкушая, вкусих мало меду и се аз умираю" ... Каждое желание, каждое слово ушедшего хочется исполнить, выполнить завет — хоть немного отсрочить забвение и непроглядную тень, грозящую рано или поздно всякому смертному.


Эта книга повествует о крестьянской России. Автор описывает жизнь народа, жившего в этой стране, его особые черты, обычаи и традиции, которые складывались веками и укоренялись в жизни крестьян. Ольга Семенова-Тян-Шанская в своем очерке показала дореволюционную деревню в Рязанской губернии. Ольга была этнографом и дочерью знаменитого географа. Она исследовала эту деревню и записывала все, что относилось к быту тогдашних жителей.

В результате наблюдений и труда автора на свет появилась уникальная книга с реальными фактами и историями, беспристрастно рассказывающая о жизни наших предков и их самобытной культуре, которая растворилась во времени.

Ольга Петровна Семенова родилась 28 мая 1863 года. Обычно лето жила в имении своего отца Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского в Гремячке, Данковского уезда, Рязанской губернии. Впоследствии она проводила в деревне большую часть года, приезжая в Петербург на три-четыре зимних месяца. Такое долговременное пребывание в тесном общении с народом дало Ольге Петровне при ее наблюдательности и художественной восприимчивости богатый материал, использованный ею и для этнографических статей, и для художественных набросков, которые нельзя иначе назвать, как стихотворениями в прозе.

После смерти Ольги Петровны Семеновой осталось много тетрадок, записных книжек, отдельных клочков бумаги, тщательно ею собранных и исписанных ее отчетливым, своеобразным почерком.

В данном томе "Записок И. Р. Г. О. по Отделению этнографии" издается материал для предполагавшейся большой работы — "Жизнь "Ивана"", в которой рисуется жизнь современного "Ивана", крестьянина одной из черноземных губерний. "Третий сын Иван родился через год или два после реформы" — этими словами начинается жизнеописание Ивана.

Ольга Петровна долго и тщательно собирала материал, и вот наконец началась сводка его, выводы и обобщения. При каждом пункте рамки расширялись, появлялись новые вопросы и т.д. Есть частые повторения, которые нами оставлены, потому что это скорее варианты, чем повторения, и иногда очень ценные... Многое записано Ольгой Петровной наскоро, потому что возникающую мысль она не поспевала облекать в подходящую форму, не отделано, но зато искренне, и чувство правды преобладает над внешней формой. Неожиданная смерть унесла О. П., и все задуманное так и осталось незаконченным. Больная, в полубреду, Ольга Петровна повторяла слова: "Колокол отзвучал, звук рассеялся..."

Кроме материала к "Жизни "Ивана"", остались еще тетради со следующими заглавиями:
I) Воспоминания об умерших, о "милых тенях".
II) Автобиографические заметки, нечто вроде дневника.
III) Отдельные мысли, письма и т. п., имеющие общий интерес. Некоторые из этих заметок помещены в "Известиях" И. Р. Г. О. за 1907 г., т. XLIII (в нашей статье: "Памяти О.П. Семеновой"), а некоторые мы печатаем здесь вместо биографического очерка. Почему мы, ее друзья, не решаемся писать ее биографию, ясно будет уже из первого отрывка.

/////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
Изображение
Крестьянин 1900- 1905. Рязанская губ.

Например, о батрачестве в книге говорится:

"И крестьяне и помещики платят батраку в лето, на хозяйских харчах, с марта по "заговенье", то есть 15 ноября, от двадцати семи до тридцати пяти рублей. Рабочему в год, тоже на хозяйских харчах, платят от сорока до пятидесяти пяти рублей. Всякому рабочему пишется у помещиков договорный лист, засвидетельствованный в волостном правлении, который хранится у нанимателя, а у рабочего есть книжка, в которую вписывается получка им жалованья, штрафы.

Штрафуют рабочих за пьянство, за прогул рабочего дня (самовольный), за порчу хозяйского добра (лошади, экипажа, молотилки) вследствие неосторожного с ним обращения, могущего быть засвидетельствованным очевидцами. Штрафуют и за грубость, сказанную хозяину. Штрафуют за грубость чаще всего купцы.

Поденная плата очень колеблется. В урожайный год рабочий день мужчины в рабочую пору оплачивается от двадцати пяти — пятидесяти копеек, а женщины от двадцати-сорока копеек. В год неурожайный в рабочую же пору платят мужчинам от двадцати-тридцати пяти копеек, а женщинам от пятнадцати — двадцати пяти копеек. Зимой рабочий день женщины от десяти — двадцати пяти копеек, мужчины от пятнадцати — тридцати копеек. Бабам-батрачкам платят в год двадцать четыре — тридцать шесть рублей".

Далее приводится стоимость крестьянской одежды. По ценам можно сделать вывод, много ли зарабатывали батраки. Женская рубаха стоила 1 рубль, мужская рубаха - 50 копеек, лапти - от 15 до 20 копеек, валенки - 2 рубля 20 копеек, сапоги - 7 рублей 50 копеек, портки - 50 копеек.

Крестьянская семья, состоящая из мужа, жены, старухи-матери мужа и трех детей, из которых один подросток (двенадцать лет). Средний достаток. Одна лошадь, одна корова, две овцы.

Доход (в урожайный год) :

С двух ревизских душ надельной земли (две десятины) убрано:
Ржи 16 копен = 13 четвертям
Овса 8 копен = 11 четвертям
Проса 4 копны = 3 четвертям
Картофеля = 10 четвертей
Из этого хлеба продано: овса 8 четвертей
4 меры по 2 р. 40 к. чет. 18 р. 20 к.
Поденщиной заработано 10 р.
Сдельными работами 12 р.
Заработками за 3 десятины 15 р.
Продано скота (телка) 10 р.
За зиму заработано извозом 12 р.

Итого: 77 р. 20 к.

Расход :

Хлеба.
На семена ржи, овса, проса, картофеля.
Остальной хлеб съеден.
Прикуплено хлеба (муки 15 пудов по 60 к.) на 9 р.
Обувь 10 р.
Одежда 15 р.
Керосин 2 p.
Спички и соль 2 р. 30 к.
Мясо на престольный праздник, Рождество и Пасху 4 р.
Рыба на Масленицу 2 р.
Водка на престольный праздник и Масленицу 2 р. 10 к.
Священнику 1 р. 85.
Прикуплено топки (соломы) по 50 к. копна 5 р.
В церковь (в ящик и на свечи) 3 р.
Повинности (казенные, уездные, волостные и сельские за две души) 18 р.
Земских налогов 5 р.
Деготь 1 р. 20 к.
Пастушина 1 р. 20 к.

Итого: 81 р. 65 к.

Когда в каком-нибудь селе водворяется новый целовальник, то он поступает так (для того, чтобы заручиться покупателями): берет у тех крестьян, которые того желают, расписки, засвидетельствованные в волостном правлении, что такой-то Иван Косорукий или Тихон Зубанов взял у него взаймы восемь-двадцать рублей. Это кредит, по которому крестьянин Иван или Тихон могут забирать у него товара (вина, разумеется) на сумму, обозначенную в расписке и якобы данную им целовальником взаймы.

Изображение

Подробнее читать https://yadi.sk/i/qO6ySj9219tVWw

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 26 июл 2019, 11:44

Комментарии на тему крестьянского быта http://ttolk.ru/articles/rabota_na_zemle_dlya_rossiyskih_krestyan_v_nachale_hh_veka_byila_ubyitochna
Один из первых российских социологов и статистиков Ольга Семёнова Тян-Шаньская в конце XIX века исследовала жизнь крестьян в Черноземье. Оказалось, что продажа продуктов сельского хозяйства даже в семье середняков не покрывала их расходов. Более того, этих денег на хватало даже на выплату налогов (которые, кстати, были высоки – 32% от общих доходов). Только приработок на земле помещика, извоз и кустарничество помогали семье свести концы с концами. Средний денежный доход такой семьи на наши деньги составлял 1 тыс. руб. на человека в месяц.

Исследование Ольги Семеновой-Тян-Шанской «Жизнь Ивана» представляет хороший материал о жизни русской деревни в конце XIX – начале ХХ века. Встретил у неё калькуляцию расходов и доходов типичной, среднезажиточной семьи в Черноземье («Крестьянская семья, состоящая из мужа, жены, старухи-матери мужа и трёх детей, из которых один подросток (12 лет). Средний достаток. Одна лошадь, одна корова, две овцы»).

Доходы этой семьи за типичный год составили 77 руб. Причём интересно, что продажей сельхозпродукции заработано только 28 рублей (продажа овса и скота), остальное – плата за работу у помещика, извоз и т.п. не сельскохозяйственный труд.

Расходы составили за год 81 руб. Из них довольно высокая доля ушла на налоги: «повинности» - 18 руб., земский налог 5 руб. Сюда же надо приплюсовать расходы на содержание священника – 1 руб. 85 коп. – от которых нельзя было отказаться. Таким образом, на налоги ушло 25 руб., или 32% от доходов. Если бы не приработок вне своего хозяйства, то после уплаты налогов у семьи на жизнь на год осталось бы 3 рубля.

Ещё один интересный момент из статистики Тян-Шанской. Зерна на хлебопечение (видимо, пшеницы и ржи) хозяйству не хватало, и его прикупили на 9 рублей. Также было куплено мяса на 4 рубля и рыбы на 2 рубля. Всего – на 15 рублей. Напомним, что продажа сельхозпродукции дала семье 28 рублей. Если из неё вычесть эти 15 рублей на питание, то общий приход от работы на своей земле составил всего 13 рублей. Если вычесть из этой суммы 25 рублей налогов, то семья осталась бы в минусе (на 12 рублей). То есть труд на своей земле для этой семьи в Черноземье вообще становился убыточным. Если бы не было приработке на стороне, такую семью можно объявлять банкротом.

Единственным объяснением, почему такая семья не уходила в город, может быт только то, что за свою избу не надо платить арендную плату (а в городе за жильё – надо). Также часть своих продуктов с огорода (картофель, овощи, часть мяса и зерна) были бесплатными (питание в городе обошлось бы семье дороже, чем в деревне). Плюс плата за переезд в город и обустройство – накоплений на это у большинства даже среднезажиточных крестьян не было.

Замечу, что речь идёт о хозяйстве в Черноземье – где богатые земли, дававшие урожай в 2-3 раза выше, чем в Нечерноземье (этот разрыв в урожайности часто сохраняется и в нынешней России).

Ну и опять возвращусь к типичным заблуждениям о «богатой жизни при царе». Крестьяне составляли 85% населения России. Выше описанная семья – основа того крестьянства (немного было крестьян побогаче, процентов 20-25% - победнее, безлошадные или батраки). 77 руб. на семью в год при переводе царского рубля в соотношении 700-1000 современных рублей, мы получим годовой заработок на семью – а это 6 человек – 60-80 тыс. руб. в год, или 5-7 тыс. современных рублей в месяц (по 1 тыс. руб. на человека в месяц).

Тут ещё надо учитывать и условия жизни крестьян в то время. Например, типичной дом крестьянской семьи в то время, по описанию Семёновой Тян-Шанской, это 6 на 6 аршин. Аршин это 71 см. Т.е. площадь избы составляла 18 кв. м, из которых до 3 кв. м могла занимать печь. 15 кв. м на 6 человек в этой семье – это по 2,5 кв. м на человека. Зимой в этой избе вместе с людьми жили ягнята и телёнок.

Особую проблему для Черноземья, как пишет Смёнова Тян-Шаньская, представлял дефицит топлива для печи. Дров почти не было – из-за распашки под хлеб лес был сведён в Черноземье почти подчистую. Например, в Тамбовской губернии за сто лет, к началу ХХ века оставалось только 10% леса от его первоначальной площади. Печь в основном топили соломой. В исследуемой семье на год закупали соломы для отопления на 5 рублей. Также топили бурьяном, изредка – сушёным навозом (когда надо было приготовить еду).

О питании крестьян Семёнова Тян-Шанская пишет:
«В голодуху крестьянские обеды и ужин сводятся к одному обеду или ужину чёрствым хлебом (размоченным в воде). В хлеб подмешивают лебеду. В голодуху мужик, разумеется, усиленно ищет какого-нибудь заработка или идёт побираться всей семьёй. Голодные ребятишки, когда сойдет снег, едят всякие корешки и травки (щавель, кашку). Варят щи из снытки.
А в урожайные годы тот же мужик (который готов был за грош влезть в хомут, когда хлеба не было) лежит на печи, и иногда никакой ценой не заманишь его на работу».



Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 05 сен 2019, 12:26

Из темы " Радуга времён (Н.П.Вырыпаев)"
Сообщение Геннадия от 31.08.2013 12:06

Прочитал, очень понравилось, особенно там, где описывается быт села и города, навевающий ностальгию по ушедшему времени. Интересно описано устройство главного органа дома - печи, где и пища готовилась, и болезни лечились, где и парились, и на чем коротались холодные зимние ночи.
По поводу парной. Бабушка мне рассказывала, что в банный день, в достаточно остывшей печи расстилалась солома, на которую укладывался человек, чтобы получить необходимую дозу тепла. Я много думал по этому поводу и вот что надумал. Ведь если просто пытаться забраться самому в печь, то непременно сгрудишь солому и окажешься на горячих кирпичах с ожогом на мягком месте, другое дело ежели тебе в этом действе поможет кто-нибудь из родственников, а именно, усадит на широкую лопату и вкатит в чрево по печным каткам. Таким образом вкатывание живого человека в печь оказывается не злобным преступлением, каковое повесили на бедную Бабу Ягу несведущие люди, а актом большого уважения и соблюдения традиции, по которой гостя следовало прежде всего накормить, напоить и в баньку сводить (а где у Яги банька?), а уж только потом вопросы задавать. Теперь представим себе, скажем иностранца, которого после застолья просят раздеться сесть на лопату с тем, чтобы погрузить в печь.... да что там иностранцы, мы сами то добром много чего не разумеем в былом укладе, но зачастую беремся категорично судить о прошлом.
Вспомнилась так же любимая забава детей - лук и стрелы. Целый день уходил порою, чтобы изготовить правильную стрелу. Заготовку прежде отщепывали от доски, затем аккуратно стесывали до круглого состояния ножом, а в конце стеклом и наждачкой придавали окончательный товарный вид. Хорошая стрела улетала так высоко, что глаз терял ее в синеве неба, и только падая она вновь становилась различимой и тогда можно было заметить место её падения. Однажды, потеряв из виду выпущенную товарищем стрелу, я не смог взглядом найти её в небе, но зато через некоторое время ощутил сильнейший удар себе в лоб, от чего зразу же потекла кровь из полученной раны и это при том, что концы всех стрел мы залепляли пластилиновыми набалдашниками, думаю, если бы у такой стрелы был железный наконечник, конец был бы фатальный.
В общем, огромное спасибо авторам за столь подробное и увлекательное повествование, подобно машине времени погружающее читателя во временной поток ушедших дней.


Рассказ солдата слушай с 3-ей минуты 50-ой секунды

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 12 сен 2019, 20:46

Памяти Альберта Разина, трагически ушедшего от нас.

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 29 ноя 2019, 21:07

На основе этнографического материала Николай Телегин из Курска на своей страничке https://vk.com/id158450878 поместил интересный материал о смерти, где описаны случаи, происходившие и на территории Пензенской губернии.
.....под Пензой «продолжительные засухи объясняют наказанием Божиим за то, что на кладбищах бывают похоронены опившиеся, убитые и утонувшие; таких покойников, для избежания засухи, вырывают из земли и переносят в лес» и свидетельств таким нет числа.
...В 1890 губернии в селе Обвале Чембарского уезда Пензенской губернии, вырыт труп псаломщика-пьяницы Вас. Федорова, скоропостижно скончавшегося в 1889 году, и зарыт в трясине, для предотвращения засухи

Подробнее здесь:
Текст Николая Телегина, город Курск создан по различным этнографическим и фольклорным материалам

"СМЕРТЬ"

Часть первая
Попытка описания обычаев, ритуалов и обрядов, русского, а так же соседних с ним народов, связанных с уходом человека в иной, возможно лучший из миров.

"От солдатства-то откупаются,
Из неволи выручаются,
А из матушки-то сырой земли
Нет ни выходу-то, ни выезда,
Ни какого то проголосьица..."
Человеческая жизнь находится меж двух временных точек - моментов появления на свет и исчезновения. Рождение и смерть ограничивают нас от ужасающего небытия, и если "ничто" ДО ЖИЗНИ никого не тревожит, то "ничто" ПОСЛЕ ЖИЗНИ сводит с ума. Любой человек, как единственный центр своего собственного мира, не может ни принять , ни смириться с тем, что в один прекрасный момент его вселенная прекратит существование. Именно на попытке примирить человека с его исчезновением, попытке дать ему какую то надежду, основаны все мировые религии. И если одни успокаивают тем, что мы отдав концы не умираем насовсем, а реинкарнируемся в иное живое существо, то авраамические религии обещают вечность каждому, но ставят перед ним обговоренные условия, нарушая которые душа обрекается на вечные адовы муки, а наоборот же следуя им - на бесконечное вкушение райского блаженства. Но есть во всём этом какая то доля абсурда, ведь людям на самом деле не нужно никакое бессмертие- они просто не хотят умирать.
Продолжительность земного существования у каждого разная, у некоторых очень короткая, а у кого то и вовсе имеет отрицательную величину. Нежелательные дети были всегда- незаконнорожденные, "лишние рты", просто ненужные. До появления врачебных абортов дитя во чреве изводили самыми жуткими способами : «...прибегают к нему вдовы и солдатки, для этого они обращаются к старухам-ворожейкам, которые их учат, как нужно извести плод. Пьют спорынью, настой простых спичек фосфорных, поднимают тяжелые вещи. Одна девица была беременна и извела плод тем, что била себя лапотной колодкой по животу. Народ не обращает на это особого внимания». Но ненужные дети рождались всё равно и тогда дарованная им жизнь ограничивалась несколькими днями. Хоть и было принято считать , что некрещёные младенцы попадают в рай, всё равно их матери старались оказать новорожденному дитя единственную заботу- его крестили. А после крещения убивали ( переставали кормить, уносили в лес, душили подушкой). По данным авторитетного этнографа С.В. Максимова (1831-1901) в 19 веке детоубийство было вообще самым распространённым женским преступлением в России. Это никак обществом не поощрялось, но особо и не осуждалось- никому не было никакого дела до соседских детей : "Бог дал- Бог взял". На фоне 40% детской смертности эти случаи буквально терялись. Хоронили их по простому- в крупном полене выдалбливалась сердцевина куда и клали запелеванное тельце. Хоронили их на кладбище, но вероятно были связаны с такими захоронениями и какие то исчезнувшие ритуалы, о чём говорит странная находка сделанная при ремонте деревянной церкви в поморском селе Ковда, где под полом были найдены колоды с тридцатью , завёрнутыми в берестяные саваны, детскими захоронениями.
Быть может именно буквальное желание избавиться от ребёнка стало причиной появления такого странного явления русского фольклора как колыбельные с пожеланием смерти младенцу:
Бай, бай да люли, /.............................../ Баюшки, баю!
Хоть сегодня умри. /............................/ Не ложися на краю.
Сколочу тебе гробок /........................../ Заутро мороз,
Из дубовых досок. /............................./ А тебя на погост!
Завтра мороз, /....................................../ Дедушка придёт,
Снесут на погост. /................................/ Гробок принесёт,
Бабушка-старушка, /............................./ Бабушка придёт,
Отрежь полотенце, /............................./ Холстинки принесёт,
Накрыть младенца. /............................/ Матушка придёт,
Мы поплачем, повоем, /......................./ Голосочек проведёт,
В могилу зароем. /................................./ Батюшка придёт,
# /............................................................../ На погост отнесёт.
Ой, люли, люли, люли, /........................./
Ты сегодня умри, /..................................#
Завтра похороны, /................................./
На погост понесём, /............................../ Баю, бай да люли,
Пирогов напекём, /................................./ Хоть теперь умри,
Со малиной, /.........................................../ Завтра у матери блины-
Со гречневой крупой, /.........................../ То поминки твои.
Будем Шуру поминать, /........................./ Сделаем гробок
Себе брюхо набивать. /........................../ Из семидесяти досок,
#/................................................................/ Выкопаем могилку
Баю, дитятко, /........................................./ На плешивой горе,
Качаю тебя, /............................................/ На плешивой горе,
Чтоб ты спало, /......................................./ На господской стороне.
Не плакало /............................................./ В лес по ягоды пойдём,
И матушке /.............................................../ К тебе, дитятко, зайдём.
Покой дало. /............................................/ Я соломы насеку,
Бросим тебя в пруд, /.............................../ Я блинов напеку.
В Дунай реку, /........................................../ Пойду дитятку поминать,
Хватай его водяной./.............................../ Попу брюхо набивать.
Эту жутковатую народную поэзию разные исследователи толкуют тоже по разному- если А.Н. Мартынова уверена что "эти песни были гуманными чувствами, желанием избавить ребенка от мук болезни и голода. Анализ текстов показывает, что пожелание смерти выражено вполне определённо, почти всегда устойчивыми традиционными формулами, и не может быть истолковано как иносказание", то В.П. Аникин видит прямые параллели данных колыбелен с заговорами, где мать пытаясь обмануть смерть и злые силы, таким образом боролась за жизнь и здоровье своего ребёнка. Есть в этой извращённой логике своё неразумное зерно- убаюкивая любимого ребёнка матушка таким полузаговором пыталась показать злу, что жизнь этого маленького человечка никому не нужна и значит забирать его смысла нет. Зафиксирован же гипертрофированный вариант этого ритуала в Полесье ( Белоруссия ) где мать одевала серьёзно заболевшего ребёнка в саван, пудрила лицо мукой, зажигала ладан, а сама читала заупокойные молитвы, как бы давая понять смерти: " Ты опоздала, он уже умер. Тебе здесь делать уже нечего".
В христианском обществе народов населявших Россию до Революции, в отличии от нашего времени, отношение к смерти было совсем иным- её не пытались избегать в разговоре, не табуировали любое упоминание о ней- она была частью естественного жизненного цикла. К тому же в отличии от современного урбанизированного человека , тогда любому крестьянину приходилось самому рубить головы курям, забивать коров и свиней. Так что совсем не странным казалось взрослым, когда их дети играли в "покойника" или другие подобные подвижные игры. Правила там были не мудрёные- участники водят хоровод и поют песенку, а посреди хоровода на лавке лежит "покойник", который каждый раз после определённых слов шевелит рукой или ногой, садится или встаёт, а после слов :"он за нами гонится" вскакивает и пытается догнать жертву, которая в следующем кону будет лежать внутри хоровода и изображать мертвеца:

" Умер покойник
В среду, во вторник,
Пришли хоронить –
Он руками шевелит!
Умер покойник
В среду, во вторник,
Пришли хоронить –
Покойник сидит!
Умер покойник
В среду, во вторник,
Пришли хоронить –
Он за нами бежит!"

Со взрослением, в переход возраста , когда девки начинали невеститься, а парни женихаться , появлялся присущий молодёжи цинизм и глум. Своеобразные шуточки и отсылки к теме загробного мира присутствовали даже в любовной лирике:
«Не серди меня, добрый молодец!
Ведь я девушка не безродная:
У меня, девушки, есть отец и мать,
Отец и мать, два братца милые.
Я велю братцам подстрелить тебя,
Подстрелить тебя, потребить душу.
Я из косточек терем выстрою,
Я из рёбрышек полы выстелю,
Я из рук, из ног скамью сделаю,
Из головушки яндову солью,
Из суставчиков налью стаканчиков.
Из ясных очей – чары винные.
Из твоей крови наварю пива,
Созову в гости подруженек,
Посажу их всех по лавочкам,
Сама сяду на окамеечку.
Вы, подружки мои голубушки!
Загану же я вам загадочку,
Вам хитру, мудру, неотгадливу:
Во милом живу, по милом хожу.
На милом сижу, из милого пью,
Из милого пью, кровь милого пью»

А уж шутовские ритуалы, в которых над смертью и страхом над ней насмехаются, были обычными для наших предков. Достаточно привести пример такой забавы как "умрун": «состоит она в том, что ребята уговаривают самого простоватого парня или мужика быть покойником, потом наряжают его во все белое, натирают овсяной мукой лицо, вставляют в рот длинные зубы из брюквы, чтобы страшнее казался, и кладут на скамейку или в гроб, предварительно привязав накрепко веревками, чтобы в случае чего не упал или не убежал. Покойника вносят в избу на посиделки четыре человека, сзади идет поп в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги, с кадилом в виде глиняного горшка или рукомойника, в котором дымятся горячие уголья, мох и сухой куриный помет. Рядом с попом выступает дьячок в кафтане, с косицей назади, потом плакальщица в темном сарафане и платочке и, наконец, толпа провожающих покойника родственников, между которыми обязательно имеется мужчина в женском платье, с корзиной шанег или опекишей для поминовения усопшего. Гроб с покойником ставят среди избы, и начинается кощунственное отпевание, состоящее из самой отборной, что называется, "острожной" брани, которая прерывается только всхлипыванием плакальщицы да каждением "попа". По окончании отпевания девок заставляют прощаться с покойником и насильно принуждают их целовать его открытый рот, набитый брюквенными зубами. Кончается игра тем, что часть парней уносит покойника «хоронить», а другая часть остается в избе и устраивает «поминки», состоящие в том, что наряженный девкой оделяет девиц из своей корзины «шаньгами» – кусками мерзлого конского помета». (И. А. Морозов, И. О. Слепцова. Святка и масленица).
В разных деревнях игрище это святочное выглядело по разному- где то "покойника" носили на руках, где то возили на дровнях, а где то он мог и своим ходом переходить от избы к избе. В Череповецком уезде ребята заранее прятались в голбце и в самый разгар праздника под девичий визг появлялись оттуда с "трупом". Наряд покойника тяготел к классическому- его оборачивали в "саван" или просто накидывал полотно сверху. По словам информаторов часто накрытый тканью "умрун" был голым, но вероятно имелось в виду, что он был в исподнем, а то и лишь в одной рубахе. Но чаще хохмача одевали как настоящего мертвеца- белое бельё и портки. И конечно глум- ширинка была демонстративно растёгнутой или была сделана прореха на самом причинном месте. Обязательно весь наряд был белого цвета «во воем белом набашон» ибо у русских именно белый олицетворялся со смертным одеянием, именно поэтому белые свадебные платья так медленно проникали в крестьянскую среду и стали общепринятыми ,пожалуй, только в советское время. У куйско-пондальных вепсов существовала такая деталь наряда покойника как островерхий колпак, что имело какие то параллели с колпаками шуликунов (ряженых и "нечистых духов" распространённых в Олонецкой и Архангельской губерниях). Кульминацией обряда было "отпевание" покойника, которое проводили "поп" и "дьячок". - размахивали "кадильником" (горшком с тлеющим угольками), куда бросали всякую дрянь типа шерсти и соломы, а порой табак и перец, чтоб девки чихали. А могли кадить и подожжёным лаптем. В деревнях со старообрядческим населением оплакивание устраивали порой как на настоящих похоронах: «Покойника положат на постильно и охают: «0-ох! И те мене да посмотрю да я погляжу-у! 0-охх! И те мене за сутоцьки да под око-о-шецько-о! / Да по брусовой-то лавоцьки, / Да на родново племенницька (или иная степень родства). / Да ты куда жо средивси, Да ты куда наредивси? / В платьице да не нарядное, / Да (в) платьице умиральноё!» Зависяцця платком, да и охат тут над ним... А хозяевов не заставляли прошчацця. Людно, итъ их ходит наряжонками, дак они и зацьнут прошчацця: «Простишь ли, старой-де, меня, грешную? « – «Тебя бог Простит!» Вот и все... Вот поприцитают, попрошчаюцця и опять понесли из избы-то» (д. Тырлынинская).
Затем пели разные непотребные прибауики:
– Покойничек, да умиройничок,
Умирав во вторничок.
Стали доски тесать,
Он и выскочив плясать.
Плясав, плясав,
Да и за ними побежав.
(д. Ереминская)
– Дивное чудо,
В монастыре жить худо,
Игумны – безумны,
Строители – грабители,
Архимандриты – сердиты,
Послушники – косушники,
Монахи – долгие рубахи,
Скотницы – до картошки охотницы.
(д. Малино)
У "умершего" просили прощения и конечно приходилось целовать его в медовые уста, что опять же давало возможность посмеяться над ритуалом- где то покойник плевался в прощающихся, где то "фукал" набранной в рот мукой, колол взятой в рот иголкой , а то и просто могли положить на рот щётку и как бы ты его не целовал- всё уколешься. Девиц строптивых подталкивали силой и мазали сажей. «А нешо лапцем-то бякнут по спине-то девку-ту, которая наклоницци с покойником-то прошчацци-ту... В лапоть камешок положат. Один целовек-от стоит всё времецько. Дак ты не досадила никому, дак несильно хлопнут, а как досадила, дак и посильняе». В случаях когда парень лежал голым то девок могли стращать и смущать его видом ( «как отпоют, открывали крышку гроба, а там мертвый без штанов, лицо закрыто тряпицей. Девки кто смеется, кто плюется» ), Как вариант использовали полупрозрачное покрывало, которое лишь чуть скрывало непристойность содержимого. И вот хотите верьте, хотите не верьте, но в деревнях Новинская и Фоминская Вологодской губернии девушек с завязанными глазами подводили в мруну и «заставляли целовать, что подставят». Вот смеху то!
Несколько другим вариантом "мруна" была Белая Баба ( Смерть, Окуля), принципиальным отличием которой было наличие белой маски и достаточная подвижность: «Наряжают парня в белую женскую рубашку, в руки подают щеть, какой бабы чешут лен, кладут его на скамью, вносят в избу и ставят на пол. «Баба» лежит будто мертвая; потом вдруг соскочит, бегает по избе и тычет в лицо щетъю». Так же эта "баба" обходила дома в одиночку, одетая в белое одеяние (балахон, саван, полотно), на лице маска, а в руках сковорода, которой она могла реально огреть по спине «Одна смерть-то была, в белой рубахе, со сковородником – идёт да стукает. Зубы были у её, на голове у её тожо от лошади циво-то было привязано. Волосы роспушчены. К девкам подходила и целоватъ ее заставляли. Все убегают из избы-то» Окуля отличалась видом- для увеличения роста фигляр поднимал руки вверх, где его кулаки обвязывали верёвкой и одевали на них шапку или платок, иногда к рукам прикрепляли маску смерти, всю Окулю покрывали опять же белой тканью.
"У вепсов в с. Шимозеро по улицам ходили покойники (kol'i'ad). Ходили обычно поодиночке, «чтобы ребят (детей) попугать. Покойник клал себе на голову мотовило самопрялки, веревку или ремешок, прикрепленный к нему, привязывал к поясу, а сверху набрасывал длинное белое полотно. Покойник отучал в окна домов и заглядывал в них." (И. А. Морозов, И. О. Слепцова. "Святка и масленица").


Часть вторая
В некоторых местах России роль мертвеца исполнял не человек, а чучело- набивали сеном ветхую одежду. Ритуал похорон "деда" опять же повторял и высмеивал реальное прощание с умершим, и здесь тоже шутники находили место для розыгрышей- в штанах чучела прятали морковь и когда кто то подходил "прощаться" дёргали за верёвочку, а вздымающийся корнеплод вызывал сначала оторопь , а потом смех у присутствующих.
Иной раз эти молодёжные розыгрыши переходили всякие разумные грани, так например загримированного покойника поочерёдно носили по избам, а у выглянувших хозяев спрашивали: "На вашей могиле покойника нашли - не ваш ли прадедка?". Не всякому такое могло понравиться, да и вообще пока человек молод , он веселит себя как может, а пройдет десяток лет- остепенится и начнёт всё , что делал совсем недавно сам, осуждать.
В наше время застать такие ритуалы можно разве только у массовиков затейников, которые проводят вечеринки " в народном духе", но тем не менее находки этнографические ещё случаются! Так несколько лет назад журналист Никита Шалагинов записал в Нижегородской области ритуал похороны Стромы ( Костромы):
«Когда мы приезжаем в деревню и находим одного из главных участников и «идеологов» похорон, она сразу же соглашается показать нам Строму. Кукла лежит на крыльце одного из стоящих на отшибе домов. Она одета в старую юбку, кофту, под которой очерчивается обувь. С удивлением замечаю, что Строма – девка видная: с высокой грудью, огромными голубыми глазами, ярким чувственным ртом и румянцем в полщеки.
– Болеет она у нас, робяты, – начинает Евдокия Ильинична. – Четвертай день, завтра уж хоронить с Богом будем.
Меня поражает тон в голосе старушки. Возникает впечатление, что перед ней вовсе не кукла, набитая соломой, а живой человек. Я решаю подыграть.
– А что же – спрашиваю – родня-то у неё есть? Детишки, может быть, остались?
– Родня-то есть – отвечает Евдокия Ильинична, – а вот робятишек, нетути. И мужа у Стромушки не было. Но ты не подумай, она у нас ох какая г-у-у-лёна была! У её мужиков-то было!
Здесь диалог на время прерывается, потому что к крыльцу подходит ещё одна пожилая женщина.
– Где ходишь-та? – кричит ей Евдокия Ильинична. – Правильно, говорят: богатый околет, поп звоном одолеет, а бедный помрет, так никто не придет!…
От условно-ритуальных формул, в которых обсуждается ухудшающееся здоровье Стромы, они постепенно переходят к вопросам чисто организационным. Вечером к дому собираются немногочисленные старушки. Строму нужно оплакать. Но настоящего плача не получается. После нескольких причитаний Евдокия Ильинична вздыхает: «Ох, девоньки, кто плакал, тех уж нет. Давайте выносить будем». Строму снимают с крыльца и кладут подле дома на лавку. Здесь же, на лавочках располагаются немногочисленные старушки. «Ну, что, девоньки, давайте споём», – говорит слепая песельница.
Много ласки ждала в эту тёмнаю ночь,
В эту тёмнаю ночь роковую.
И рыдая гнала я тоску от себя,
Потому что ты любишь другую.
Так люби же ее, так люби горячо,
Наслаждайся ее красотою.
А меня позабудь, позабудь поскорей,
Позабуду и я, но не скоро…
Утром, часам к десяти на Куток начинает потягиваться народ. В основном любопытная молодежь.Но есть и старики. Они тоже предаются воспоминаниям о прошлом, когда праздник имел совсем другой размах.
Начинается главная часть похорон Сторомы. Старт ей дают всё те же старушки, которые заводят заунывный плач:
- Ой, девонька, да на кого же ты нас покинула. Рученьки твои ослабели, ноженьки не ходят, румянец со щёк сошёл!
Однако неожиданно в этот траур врывается совсем другой голос. Наша старая знакомая Евдокия Ильинична наряженная, с метлой в руках, подходит к дому и представляется весёлой частушкой.
А я Баба-Яга, Костяная нога
Печку топила, ручку сломила
Пришла на базар
И купила самовар!
Дальше снова следуют слова о блудности девки-Стромы. В легенде появляются новые детали. Она-де, не только беспутна, но и была изнасилована в лесу разбойниками. Словом, снова повторяется один тот же мотив о
половой распущенности покойной. Он подкрепляется похабной, но весёлой частушкой.
Старушонка стара стала
Старику давать не стала
Ухватила за крючок
Да зашвырнула на сучок!
Потом на сцене появляется ряженая в старинный сарафан женщина. На лице у неё маска, но, судя по движениям, она пожилая:
– Померла от хандроза, от инсульта, от диабета, от обжорства, от пьянства…."

Так.... пора уже прекращать все эти шуточки и переходить к людям старым, которым смеяться над смертью не приходится, ибо вот она- рядом.

Пережив свой расцвет, человек начинает постепенно терять свои силы, ясность ума и память. Но даже слабые старики (отложив в сторону вопрос почитания своих родителей, который был непреложным) были необходимы в крестьянской семье. Многие работы не требовали больших физических нагрузок и крепкий мужик никогда по своей воле за них бы не взялся- драть корьё и бересту, чинить сети , пастушествовать... Брались за такое люди пожилые, которым это было под силу. Так же их неписанной обязанностью был уход за малолетними внуками, если же по каким то причинам в семье не было своих бабушек и дедушек то звали к себе приживалу- одинокую старушку, дабы нянчилась с младенцами. Но всё равно приходило время когда старики теряли и без того свои невеликие силы и становились обузой- умереть не намаявшись и не намаяв близких считалось великим благом и даже даром свыше. Наступал момент когда смерть начинали призывать:" Я уж чужой век почала, меня на том свете давно хватилися." ( Юлия Федосимова дер Любятовка Вологодской области). Что бы не обременять семью, каждый сам готовил всё для своих похорон- покупал или делал гроб, собирал смертную одежду светлых тонов ("...там жизнь светлая . дек и одежжа должна быть светлой..."), готовил завещание... В некоторых религиозных группах , и в первую очередь у старообрядцев, к своей смерти человек готовился чуть ли не с рождения, строго соблюдая незыблемые правила в страхе гнева Господня. И гнева этого боялись в буквальном смысле слова за любые провинности- ребёнок реально верил своей матери, что за глоток молока в пост его будут жарить черти в аду. Гипертрофированно строгие правила нормировали всю жизнь таких религиозных общин и они интересны именно тем, что дают рафинированную картину отношения к смерти и загробной жизни у русских. У простых крестьян все эти ритуалы и приметы так же присутствовали, но не были так категоричны, не были так жёстки.
На строгости, на страхе усваивались нравственные нормы и в первую очередь послушание и даже покорность родителям, нарушение сих законов по всеобщему мнению немедленно наказывалось болезнями и проклятиями. "Люби отца своего и мать и благо тебе будет и будешь долголетен на земли, тот кто чтёт родителей своих, тот грехи свои очищает и от Бога прославится. А кто озлобит родителя своего тот перед Богом согрешил и от людей проклят. Иже биет мать или отца своего - отлучится от церкви и смертию да умрёт. Отчая клятва сушит, материнина искоренит.Чтящий отца и возвеселится о чадах и в день печали избавит его Господь и молитву Его подаст ему. Угождай отцу своему и во благе будешь жить. Благословение отцово утверждает дом детьми, а материнская молитва спасёт от напасти. Братие, заступайте старость отца вашего ибо лишитесь разума. Милуй отца своего и молитва отчая не забудется перед Богом. И не забывайте труда материнского, иначе будет печаль и болезни. Страхом и раболепием служи им и добре проживёшь и в будущем веке насладишься." (Цветник/Поучение какое подобает детям чтити родителей своих).
В силу религиозной обособленности старообрядцы ограничивали себя от общения с иноверными ( "никониане", "щепотники", "жиды") , так же градации подлежали усопшие по образу жизни их и смерти ( достойные- "истые", умершие без покаяния-"поперечники", грешники- "мирские"). Нормировалась сексуальная жизнь и конечно у разных возрастных категорий были различные ограничения- девушка могла вступить в брак в 14 лет, а парень в 16, верхний же предел у женщины был в 40 лет, а у мужчины в 45 лет. Ели же женщина выходила замуж после 60 , она навлекала на себя проклятие до того момента пока не разрывала эти отношения. В похоронных ритуалах в очередной раз показывалась сакральность женских волос, а у старообрядцев Печоры ещё и ногтей. Волосы стричь считалось неверным и даже более того- категорически запрещалось выбрасывать выпавшие и снятые с расчёски волосы- их или сжигали или собирали всю жизнь. Так пожилые женщины собирали их в котышки, а потом складывали в большой комок , который называли куделью. И этот комок уходил из этого мира вместе с хозяйкой- им набивали смертную подушку в гроб. А как я сказал выше, в Уст-Цильме и соседних деревнях точно так же всю жизнь собирали ногти, причём их не отрезали ножницами, а отгрызали. И мешочек с этими обгрызенными ногтями так же клали в гроб, объясняя это тем, что "ногти пригодятся когда на райскую гору карабкаться будешь". Но карабкаться с помощью мешка ногтей всё же проблемно и поэтому пожилые устьцилема старались ногти отпускать ("...а вдруг да скоро умру, а так тут я ведь ногти регулярно раз в год стригу...").
Чувствуя самый конец человек старался успеть поделиться своими вещами- "раздать остатки" с целью поминания добрым слова дарителя после смерти. Раздавали родственникам , соседям и расставаться с вещами нужно было "с добрым сердцем" ибо тогда и молитва о упокоении души будет более действенна. Мужики отдавали свои инструменты, орудия труда, а женщины посуду , одежду , отрезы материи.... Оставляли устные завещания и обязательно просили у всех прощения и прощали всех, ибо умереть непрощённым было великим грехом.
И вот наступает сама смерть и казалось бы она должна всех уровнять, но на самом деле всё не совсем так. Даже совсем не так- мертвецы то тоже бывают разные!
Русские и соседние нам народы всех умерших делили на два вида: к первому относились так называемые "родители" - почитаемые, умершие от старости предки, души которых пребывают где то очень далеко, а в свой дом к потомкам они возвращаются редко лишь по поминальным дням и по особому приглашению. Второй же вид- это люди умершие раньше своего срока- молодые, скончавшиеся скоропостижно без причастия, убитые или погибшие. Говоря языком мертвенного канона: «иже по-кры вода и брань пожра; трусь же яже объять и убшцы убиша, и огнь попали; внезапу восхищенныя, попаляемыя оть молш, измерение мразомъ и всякою раною». Сюда же относились все самоубийцы, люди проклятые родителями, пропавшие без вести ( в народе было принято думать что они похищены нечистой силой) и даже умершие от излишнего употребления алкоголя. Таких называли в народе "мертвяки", но чаще "заложные". Безусловно относились к заложным все колдуны, ведьмы, упыри и любой кто яшкался с нечистой силой. По народным поверьям никакая смерть колдуна не могла быть естественной и если даже ведун умирал лёгкой смертью в преклонных годах, он всё равно никак не мог быть причислен к "родителям".
Публика подобралась в этом списке очень разношёрстная, но объединяет их одно- всё это были покойники нечистые, недостойные поминовения, даже вредные и злые. Все умершие раньше положенного срока проживают после смерти все годы которые не дожили здесь- они сохраняют свой нрав, привычки, чувства, потребности, привязанности и неприязнь. Души таких людей не улетают куда то там в Чистилище , а остаются здесь- среди людей, на месте гибели, а ещё эти души не теряют способность к самовольному передвижению. Заложные часто показываются на глаза живым людям и почти всегда вредят им, так как находятся в полном распоряжении у нечистой силы, ибо по самим обстоятельствам своей смерти становятся рабами у Дьявола, чертей и прочей нечисти.
Естественно что многих привычных ритуалов такие умершие были лишены- самоубийц и частично других заложных запрещалось отпевать, их не хоронили на кладбищах, а во время поминальных дней ритуальную еду для их душ ставили не на стол , а под него. «Вместо поминок по самоубийцам и скоропостижно умершим делают тайно большие пожертвования на литье колокола: колокол вызвонит милость у Бога несчастному», А по другим, «удавленников можно поминать только однажды в год, и именно: сыплют на распутия каких бы то ни было зерен для клевания вольным птицам» (Нижегородской губерния).
Заложный мертвец не уходил а загробный мир, а оставался на каком то перепутье, на границе жизни и нежити до тех пор, пока в этом пограничном состоянии он не "доживёт" отпущенный ему жизненный век. «Як вмре чоловик своею смертью, то иде або на небо — в рай, або в пекло, до черта. А хто повисытся, або втопытся, той на небо нейде, а ходыть соби по земли... Бо его Бог не клыче, то вин и ходыть, поки не прыйде ему час, значится» (Волынское Полесье). Поэтому и старались хоронить таких людей подальше от жилья- где нибудь за оврагом. Конечно масса страшных историй ходила в народе о встречах с такими беспокойными мертвецами. Так в селе Оркино Саратовского уезда местная мордва , после того как закопали на таком импровизированном кладбище "убивца" передавала из уст в уста жуткие истории: "Мы боимся теперь ходить туда в одиночку, так как похороненный там «убивец» бродит по лесу и пугает народ своим криком, «эдаким страшным», особенно под вечер. «Убивца» некоторые видели: он разговаривал с одним мужиком и сказал ему, что он потому ходит, «что век жизни его не кончился» и будет он ходить до тех пор, пока не придет время, когда он должен умереть своей естественной смертью. Тогда он ляжет в могилу и не станет больше бродить, кричать и пугать народ". Просто не принимает земля таких людей и не оставалось им ничего другого как выбираться из неё и ходить пугать односельчан: «Проклятые родителями, опившиеся, утопленники, колдуны и прочие после своей смерти, одинаково выходят из могил и бродят по свету: их, говорят, земля не принимает; тело их будто бы все тлеет, а тень бродит по свету».
Несколько иначе под земным веком понимался прожитый срок колдуном- простые правила на таких людей не распространялись «Колдун передает свое знание в глубокой старости и перед смертью; иначе черти замучат его требованием от него работы. Но если колдун умрет, не передав никому своих тайн, в таком разе он ходит оборотнем, непременно свиньею, и делает разные пакости людям... Эти превращения и хождения по свету колдунов по смерти бывают и в таком случае, если колдун заключил договор с чертом на известное число лет, а умер, по определению судьбы, раньше срока. Вот он и встает из могилы доживать на свете остальные годы». И такие истории бытовали по всей России, даже на безлюдных арктических островах работал этот закон- архангельские промышленники рассказывали, что на далёком берегу острова Колгуева зарыли они тело колдуна Калги, убитого безымянным старцем, а когда в следующий раз приплыли на то место обнаружили, что труп Калги вышел из земли и очутился на поверхности.
В некоторых местах бытовало поверье, что трупы которые не принимает земля не поддаются тлению,а так они и лежат в земле назначенный срок , да и не просто лежат, а беспокойно- кричат жутко и "пужают". Отсюда и известное проклятие :"чтоб тебя святая земля не приняла!".
И очутиться в таком положении было не так уж и сложно: "Мать прокляла своего сына, сказав: «шоб ты на мисти остався!» Тот мгновенно умер, а она связала ему руки своею косою, которую он у ней только что оторвал в драке. Спустя несколько десятков лет на кладбище строили церковь и разрыли в могиле труп, нисколько не подвергшийся тлению: руки его были связаны женскою косою. Мать проклятого была еще жива; она и рассказала, за что на ее сыне лежит проклятие и почему, значит, и земля не принимает его. Когда мать, помолившись, перекрестила труп сына и сняла с него свою косу, он мгновенно превратился в землю".

Часть третья
В народе бытовало твёрдое убеждение, что люди проклятые, колдуны, самоубийцы, утопленники, ведьмы , убитые, пропавшие без вести, отлучённые от Церкви будучи преданными земле не гниют- не принимает их земля. Плоть не гниёт, а душа попадает в полную власть к силе нечистой , причём правило это распространялось даже на людей которых убили и значит собственно сам человек не сделал ничего дурного: «При насильственной смерти душа человека непременно поступает в ведение чертей, и они целой ватагой прилетают за нею; поэтому обыкновенно все насильственные смерти сопровождаются бурей; то же бывает и при смерти ведьмы».
Сама же душа заложного мертвеца тяготеет к месту его гибели, посему часто умершего "неправильной" смертью старались закопать там где и случилось несчастье, но государство и Церковь категорически препятствовали этому и заставляли всех усопших хоронить на официальных кладбищах. Но так было заведено в не такие уж и давние времена- только в 18 веке, а до этого всё было иначе и чуть ниже я об этом расскажу. В некоторых же местностях , в частности в Олонецкой губернии считалось, что заклятые люди (т. е. без вести пропавшие, коим в недобрый час сказано было: "изыми тя, унеси тя!") переносятся нечистою силою на Мень-гору или Ишь-гору, где таких заклятых целое население; возвращены домой они могут быть посредством осинового листа, а потому заонежане говорят, что заклятого человека от дому отделяет только осиновый лист.
Все эти беспокойные души проявляют бурную деятельность - кто то как удавившаяся девушка Прасковья из деревни Мануйлово Ямбургского уезда , которую закопали в лесу Рикково, в месте где хоронили всех местных самоубийц, лишь стонет и плачет, да порой выходит к дороге к ключу вся в белом с поникшей головой, а кто то "совокупясь ватагами", как погребённые в Соловьёвом овраге Симбирской губернии, « от тех самоубивцев, рассказывали сторожа в караулке острожных огородов (караулка эта была около оврага), много бывает по ночам страсти: ино место лезут прямо в окошки». Но как бы не вели они себя, все приносят живущим лишь зло, кто мелкое, а кто то крупное.
Насквозь религиозное, лишённое малейших понятий о естественных причинах природных явлений, крестьянское общество винило во всех своих личных и общественных бедах либо местных колдунов и бесовы происки, либо карающую длань Господню. И одной из причин своих несчастий , типа засухи или заморозков , по мнению общины, было ненадлежащее обращение с умершими. Крестьянин был убеждён , что осквернив святую землю погружением в неё заложного покойника он обрекает всю волость на наказание. Поэтому "неправильных" мертвецов под покровом ночи старались выкопать с территории кладбища и отнести подальше от деревни в такое нечистое место как овраг или болото. Вообще топкие места были предпочтительны для перезахоронений заложных, ибо там хляби земные сами втягивают в себя труп и значит снимают с общины вину за за погребение таких лиц. Случаи такие были распространены пожалуй повсеместно в больших количествах. Не могу удержаться от соблазна и не привести заметку из "Петербургского листка" №85 от 28 марта 1897 года: "НЕТ ПОКОЯ И В МОГИЛЕ В селе Покровке Сергачского уезда произошел факт, вновь доказывающий, до какой степени наши крестьяне суеверны и до какой степени им необходимо просвещение.
Три года тому назад на сельском кладбище был похоронен местный крестьянин, покончивший жизнь самоубийством. Летнюю засуху покровские жители объяснили присутствием тела самоубийцы на кладбище и, чтобы вызвать дождь, суеверы тайно вырыли злосчастный труп и закопали его в овраге. Но весенние воды вымыли тело из этой новой могилы. Крестьяне это заметили и с камнем на шее спустили тело в реку Пьяну. Прошел год; соседний помещик, вместо рыбы, в один прекрасный день вытащил бреднем скелет с камнем на шее. Началось дело, кончившееся водворением костей на кладбище. Новая засуха заставила покровцев опять вспомнить о самоубийце. Опять крестьяне вырыли его кости и закопали их в поле".
Поведение ,с нашей современной точки зрения, более чем странное, но если заглянуть в глубь веков (подальше 18 века) то можно узнать вещи буквально потрясающие! Если в последние века царской власти народ более тревожился о месте погребения заложных, то ранее было всё иначе- остро стоял вопрос не о месте погребения, а о способе погребения, ибо народ всячески избегал захоронения заложных в земле, считая что любое погружение их в землю приведёт к неблагоприятным погодным условиям. А так как Церковь всегда требовала погребение всех умерших по привычному обряду, то народ потом этих мертвяков просто выкапывал из земли. Такое суеверное поведение вызывало протесты и осуждение пастырей церкви. До нашего времени сохранилось два подобных упоминания, так проповедник 13 века, владимирский епископ Серапион в своём "Слое о маловерии" внушал: «Ныне же гневъ Бож видящи, и заповедаете: хто удавленика или утоп-леника погреблъ, не погубите люди сихъ, не выгребите. О безумье злое! О маловерье!.. Сим ли Бога умолите, что утопла или удавленика выгрести? сим ли Божию казнь хощете угишити?», а прибывший в Россию в 1506 году писатель Максим Грек оставил своё возмущение увиденными у нас примерами обращения с такими умершими: «Мы же правоверши к ответь сотворимъ в день судный, телеса утопленыхъ или убиенныхъ и поверженыхъ не сподобляющей погребанш, но на поле извлекши ихъ, отыняемъ кольемъ, и еже беззаконнейше и богомерско есть, яко аще случится въ веснъ студенымъ впромъ вгьяти и сими садимая и свемая нами не преспевають на лучшее < ...> аще увемы никоего утопленаго или убитого неиздавна погребена < ...> раскопаемъ окаяннаго и извержемъ его нгъгдгь далгь и не погребена покинемъ < ...> по нашему по премногу безумие виновно стужи мняще погребете его?». Из вышеприведённых цитат можно понять, что несмотря на общественный суеверный запрет на погребение заложных в земле такие случаи случались, причём об отпевании таких покойников разговора даже не идёт, вопрос только в "закапывать" или "не закапывать"? Церковь же одногласно требовала предания таких людей земле «А который отъ своихъ рукъ погубится, удавится или ножемъ избодется, или въ воду себе ввержеть: ино по святым правиломъ техъ не повелено у церквш хоронити: ни надъ ними пети, ни поминати, но въ пусть месте въ яму вложити и закопати» (обращение метрополита Фотия к псковскому духовенству в 1416 году).
Родня же любого умершего безусловно хотела отпевания покойника по причине любви к нему, люди чужие тоже стояли за отпевание, надеясь что так пугающий людей покойник станет менее опасным, но вот способ захоронения для них был не так важен, более того- все были уверены , что закапывать таких в землю нельзя. Церковь же выступала с абсолютно противоположной точкой зрения- закапывать нужно, а отпевать нет. Довольно долго продолжалась такая борьба, а мертвецы так и лежали в местах своей смерти закрытые от хищных животных палками да ветками ( вероятно именно отсюда и название- "заложенные" (закрытые) чем то трупы), пока компромисс между народом и Церковью не был найден в виде "убогих домов" (божедомы, скудельницы, жальники, буйвища, гноища). «В старое... время у нас особенным образом погребали людей, умиравших несчастными и внезапными смертями- удавленников, утопленников, замерзших, вообще самоубийц и умиравших одночасно на дорогах и на полях. Их не отпевали и не клали на кладбищах при церквах, а неотпетых отвозили на так называемые убогие дома, которые находились вне городов, на вспольях. Эти убогие дома были не что иное, как большие и глубокие ямы, иногда имевшие над собою "молитвенные храмы", попросту сараи, иногда же, кажется, нет. В эти ямы клали и бросали тела и оставляли их не засыпанными до 7 четверга по Пасхе, или до Семика. В этот последний посылались священники отпеть общую панихиду, а граждане, мужи и жены, приходили «провожать скудельницы», принося с собой к панихиде канон или кутью и свечи. После панихиды пришедшие провожать скудельницы мужи и жены Бога ради засыпали яму с телами и выкапывали новую» (историк церкви Е.Голубинский). Говоря по простому- заложных и не закапывали и не отпевали до Семика (седьмой четверг после Пасхи, за три дня до Троицы), когда над всеми накопившимися за год трупами сразу совершали заупокойную службу и ямы зарывали.
Такие ямы были вырыты возле всех крупных городов («Вели, Государь, въ Шуе изъ приказной избы послать кого пригоже, и то мертвое тело досмотря, записать и буде явятца родственники, или въ убогой домъ свезть») , а в деревнях по причине малого количества подобных тел , убогие дома были небольшого размера, порой и лишь на одного человека которого «отыняем колием». Сохранилось подробное описание связанные с такими "братскими могилами" в Москве XVII века: «В Семицкий четверг, на седьмой седмице по Пасхе бывал на Божедомку из ближайшего монастыря или собора крестный ход и стекался народ с гробами, одеждами и саванами для мертвых: благочестивые сами из усердия разбирали голыми руками тела, по большей части завернутые в рогожки, и по христианскому милосердию, не гнушаясь отвратительного вида и запаха трупов, долго лежавших в ямнике сарая, "опрятывали" оные, надевали на них белые рубахи и саваны, потом клали в гробы, опускали в приготовленные для сего ямы и зарывали; иные между телами находили своих родных или знакомых, без вести пропавших. По завалении этих ям духовенство совершало общую панихиду, после чего доброхотными дателями раздавалась Божедому и собравшимся на Убогий дом нищим милостыня и приносимые туда съестные припасы, как-то: блины, пироги, калачи и пр.»
Правители российские, что Рюриковичи, что первые Романовы , как носители русского менталитета не видели в этих зловонных ямах переполненных гниющими трупами ничего предосудительного, но стоило начать править Русью немцам, как заезжие императоры начали бороться с древней народной традицией- первую попытку запретить убогие дома предприняла Анна Иоановна, но ничего у неё не получилось, ибо она не была Великой. А вот Екатерине Второй потребовалось лишь раз удовлетворить своё любопытство и заглянув лично в такую кишащую червями яму, одним росчерком пера уроженная Софи́я Авгу́ста Фредери́ка А́нгальт-Це́рбстская 25 марта 1771 года захоронения в этих своеобразных сооружениях запретила раз и навсегда!
Если после этой даты упоминания о божедомах и встречаются то только в полной глуши, где до царя было далеко, а до Бога высоко. Так в 1798 году в городе Дедюхине Пермской губернии были в убогом доме захоронены 26 человек утонувших при переправе через городской канал, но такие случаи были уже единичны. И если законодательно всех умерших начали погребать на официальных кладбищах, то переломать народную традицию оказалось невозможным, и этих несчастных заложных так же продолжали выкапывать и сваливать в болотах, оврагах, чащах, топить в реках... «Наш крестьянин,— пишет один наблюдатель из Симбирской губернии,— с большим негодованием смотрит на то, что в последнее время стали хоронить на кладбищах опойцев; он твердо убежден, что это — отступление от старинных обычаев, тяжкий грех и неминуемо влечет за собою бездождие и неурожаи; по его мнению, приличное место для зарытая такого мертвеца — где-нибудь в глухом лесном овраге, а потому он дорого бы заплатил, чтобы изменить в этом отношении распоряжение правительства; и если случается похоронить подобного покойника на кладбище и при зарытии его не находится священноцерковнослужителей, то, в отвращение предстоящих несчастий, они не отпускают гроб в могилу, а бросают его туда, втыкая вокруг гроба осиновые колья». В Самарской губернии «тела замерзших, утонувших и особенно опившихся, в случае предания их земле на общем кладбище, наводят на жителей различные бедствия вроде бездождия, мора на людей или скот и т. п», под Пензой «продолжительные засухи объясняют наказанием Божиим за то, что на кладбищах бывают похоронены опившиеся, убитые и утонувшие; таких покойников, для избежания засухи, вырывают из земли и переносят в лес» и свидетельств таким нет числа.
Конечно то что дошло до нас относится ко временам совсем недавним- рубеж 19 и 20 веков, когда такие случаи и получали огласку и были расследуемы полицией. Масса же подобных случаев проходила безызвестно для властей и упоминаний о них не сохранилось. Приведу несколько зафиксированных случаев:
1) В приходе села Туарма Бугульминского уезда два крестьянина деревни Баландаевой замерзли насмерть зимой 1872 года и были похоронены на кладбище по христианскому обряду. 15 июня 1873 года четыре человека их «вырыли и похоронили на другом месте». За две недели до этого прихожане села Туармы посылали священнику депутацию с просьбою о разрешении выкопать из могил эти злополучные трупы и «перенести их для похорон куда-либо в низменное и мочажинное место»
2) 19 июня 1873 года крестьянка села Сумарокова Бугульминского уезда заявила властям, что труп ее мужа, замерзшего дорогою в декабре 1872 года и похороненного по христианскому обряду на общем кладбище, 17 июня жителями села Сумарокова вырыт из могилы, изрублен на части и неизвестно куда скрыт.
3) Во время сильной засухи 1864 года крестьяне Николаевского и Новоузенского уездов Самарской губернии «вообразили, что засуха оттого, что близ церкви на кладбище зарыт опившийся. Поднялась сильная тревога во всем селе. Мужики целым селом разрыли мертвеца и утопили в тине грязного озера. Это известно официальным порядком: «Во многих селах повторилась та же история с мертвыми опойцами и зарытыми на кладбище колдунами, но все это скрыто тьмою ночи и мраком неизвестности».
4) "В селе Курумоче Ставропольского уезда Самарской губернии в ночь на 23 мая 1889 года вырыли из могилы труп похороненной на кладбище этого села 8 марта того же года Анны Барановой, умершей от излишнего употребления вина. Труп вместе с фобом вывезли в лодке на середину р. Волги и бросили его здесь, с двумя камнями на шее; сделали все это для прекращения засухи".
5) В Коленской волости, Аткарского уезда летом 1864 года стояла силная жара. А так как по поверьям опойцы после смерти испытывают настолько сильную жажду, что вытягивают всю влагу из облаков в целом уезде, то нет ничего более правильного чем оного опойцу выкопать и в воде утопить. Неудивительно , что в господском пруду вскорости нашли гроб и торчащего из него мертвеца, а на кладбище обнаружилась раскопанная могила. Забавное в данном случае то, что покойник не умер от отравления алкоголям, а был просто любителем заложить за воротник и по кончине его были совершены все религиозные таинства. Поэтому односельчане за отсутствием опойцы решили вкопать просто пьяницу- вдруг сработает?
6) «В мае 1889 года в селе Елшанке Саратовского уезда во время продолжительного бездождия старухе Денисовой приснился какой-то старик и сказал ей: "Выройте опойцу Степана, а то у вас 7 недель дождя не будет". Весть о сне Денисовой разнеслась по всему обществу, которое во главе со старостой порешило выкопать ночью из могилы труп опившегося Степана и спустить его по реке Волге. Вечером 22 мая староста Стеначев купил четверть водки, угостил собравшихся у него крестьян и отправился с ними на кладбище, взяв фонарь, лопаты и передки от телеги, чтобы отвезти на них к Волге труп покойника. Могила была разрыта ими, но полиция накрыла их. Они были преданы суду, и староста приговорен к шестимесячному тюремному заключению, а шестеро крестьян, разрывших могилу,— к четырехмесячному».
7) Весной 1913 года в селе Лох Саратовской губернии на сельском кладбище было разрыто несколько могил, из которых были вынуты гробы и вскрыты. Между прочим, был разбит гроб крестьянина Василия Ушакова, умершего от водки; у трупа были отрезаны по колени обе ноги, которых не нашли. «Это кощунство объясняется суеверием. После смерти В. Ушакова в селе стал ходить слух, что на покойнике по ночам "черти ездят"; при наступлении полночи покойный Ушаков, "как лошадь", носится по полям, по озимям и выгону. От этого в селе ждали несчастья: "Дождя не будет",— говорили старики. По-видимому, кто-то решил избавить общество от несчастья и отрезал покойнику ноги, чтобы тот не бегал».
8) В 1890 губернии в селе Обвале Чембарского уезда Пензенской губернии, вырыт труп псаломщика-пьяницы Вас. Федорова, скоропостижно скончавшегося в 1889 году, и зарыт в трясине, для предотвращения засухи.
Часть четвёртая
9) "В одной деревне Екатеринославской губернии удавилась женщина. Родные похоронили ее около кладбища, хотя и без церковного обряда отпевания. Народ, однако же, загалдел: «Зачем паскудину около кладбища похоронили? Ее по закону, как собаку, прямо в прорву куда-нибудь бросить». Хотели было отрыть покойницу, но священник не позволил. Вскоре после этого приснился одной местной женщине сон: удавившаяся будто бы просила у ней воды напиться: «Напоите, говорит, меня, тогда и дождь пойдет» (а дело было в засуху). «Как бы напоить?» — задумались жители деревеньки; потом решили и исполнили свое решение: ночью отрыли злополучный труп и вылили на него три бочки воды".
10) "В селе Ивановке Павлоградского уезда умер два года назад "знахарь" дед Срибный; он несколько лет служил церковным старостой. После его смерти в народе прошел слух, что он не умер, а повесился и что его брат подкупил тех людей, которые сняли его из петли в сарае и внесли в хату. В 1886 году, после продолжительной засухи, крестьяне разрыли его могилу и вылили в нее четыре бочки воды; когда поехали за пятою бочкою — пошел дождь".
11) "В селе Ивановке Александровского уезда года полтора тому назад повесился местный крестьянин. Его похоронили, по распоряжению начальства, христианским обрядом на общем сельском кладбище. Местное поверье гласит: раз неестественно умершего похоронят на общем для православных кладбище, а не в уединенном, отдаленном от села захолустном месте, то дождей летом в этой местности не жди. От бездождия тогда надо обливать могилу погребенного. Прошлое лето ивановские крестьяне, от засухи, украдкою по вечерам таскали к кладбищу воду и обливали могилу удавленника, приговаривая:
"Обливаю, лью,—
Дай, Боже, ливень!
Дощику, припусти,
Избавь нас напасти!"
Летом 1887 года хотели было опять обливать, но потом гроб с покойником был выкопан и перенесен на обрыв за село."
12) В Таращанском же уезде в 1868 , видимо по причине полного отсутствия золожных покойников, местному люду пришлось поломать голову как выпросить дождь. И решение было найдено- раскопали могилу своего односельчанина, который и жил как христианин и умер как христианин. Отличало же его от остальных лишь одно- он был старообрядец. Гроб раскрыли и били несчастного раскольника по черепу со словами "Давай дождя!", лили на него воду из решета , а потом закопали на прежнем месте.
13) "В апреле 1872 г., во время бездождия, «в Каменецком уезде, Подольской губернии, тело повесившегося крестьянина два раза было зарываемо; но оба раза могила была разрыта и тело привезено в тот дом, где он повесился. Наконец 7 мая труп этот нашли в пруде» (со ссылкою на «Казанские губернские ведомости»" (1872, № 54)
14) Газетная заметка датированная 1921м годом: "Расстроились и обеспокоились продолжительной засухой крестьяне села Бузаевки и по совету попов собрались все- и мужики и бабы, откопали на кладбище "челдана" т.е. утопленника, вылили в его могилу 40 бочек воды из колодца и забили в голову несколько осиновых кольев".
15) Очень любопытно уточнение о выстреле останками Лжедмитрия в 1606 году. Всегда думалось, что сделано сие было для насмешки и поругания, ан нет- " когда Дмитрий Самозванец погиб насильственною смертью, он был погребен в убогом доме за Серпуховскими воротами. Как нарочно, настали тогда (с 18 до 25 мая) сильные морозы, вредные для полей, садов и огородов. Поздние холода эти москвичи приписали самозванцу, которого народная молва обвиняла в чародействе. Они вырыли труп самозванца, сожгли его на Котлах и, смешавши пепел с порохом, выстрелили им из пушки".
Из массы случаев и других описаний, сам собой напрашивается
вывод- народ обожествлял "мать сыру Землю" и видел в погребении в ней тел "нечистых", оскорбление её и силами всеми старался этого не позволить, в надежде не допустить месть природы- напускание различных аномальных погодных условий, которые приведут к неурожаю. В селе Канаве Симбирской губернии в 1866 году В. Юрловым был записан заговор от засухи, который расставляет все эти догадки по полочкам: «Выхожу я, удал добрый молодец, из ворот в ворота, в чистое поле, заговором заговариваюся, на все четыре стороны покланяюся; вижу: лежит гроб поверх земли; земля того гроба не принимает, ветер его не обдувает, с небеси дождь не поливает; лежит в том гробе опивеи, зубастый, собой он головастый, как гадина в гробу распластался, язык его в темя вытягался; Божий тучи мимо проходят, на еретника за семь поприщ дождя не изводят. Беру я, раб Божий, от дупла осинова ветвь сучнистую, обтешу орясину осистую, воткну еретнику в чрево поганое, в его сердце окаянное; схороню s блате смердящиим, чтоб его ноги поганые были не ходящие, скверные его уста не говорящие, засухи не наводящие; лежал бы в земле ничем не движим, окаянные бы его на ноги не подымали, засухи на поля не напущали, самого сатаны нечисто воздыхало, в триисподнюю был проклят. Аминь. Помоги, Господи, словесам моим утверждение»
Лучше профессора Е.В. Петухова эти народные воззрения вряд ли можно объяснить: «Народ верит, что утопленники и удавленники, как умершие неестественною смертью, самым родом своей смерти обнаружили, что они навлекли на себя гнев и наказание Божие. Таких людей хоронить не следует, и погребающие их грешат перед Богом, так как выражают этим противодействие Божественной воле. За это противодействие Бог может послать общественное бедствие вроде неурожая и проч.; чтобы умолить Бога, отвратить гнев его от погребавших и избавиться от общественного бедствия, следует вырыть из могилы эти погребенные тела утопленников и удавленников».
Несколько наособицу относились к останкам некрещённых младенцев- будучи умершими в каком то пограничном состоянии они , по народному мнению, не могли причинить вред, наверное по причине своей слабосильности. Но и они не умирали, а продолжали своё полусуществование на границе яви и смерти, и если приложить ухо к такой детской могиле, то непременно услышишь плач, но причина его иная- эти некрещённые младенцы "просят креста и имени". Что бы успокоить такую душу нужно сказать вслух для мальчика :"Нарекаю тебя именем Семён" (или любым иным мужским), девочке соответственно нужно было дать женское имя. Вероятно именно это суеверие породило такую странную запись в метрических книгах начала 20-го века, как "младенец крещён повивальной бабкой". Трудно понять какие права имела деревенская акушерка для совершения такого сложного христианского ритуала, но можно допустить, что будучи хоть сколько либо "официальным" лицом повитуха, для успокоения родителей, успевала дать имя для детей слабых, жизнь которых могла не продлиться до официального крещения. Длинное у меня получилось вступление и пора уже переходить к собственно похоронным ритуалам, но перед этим я бы хотел сделать две оговорки: во первых обычаи связанные со смертью были в целом схожи для многих народов населявших Россию , но при этом безусловно имелось масса локальных действ не встречавшихся в иных местах. Если например у русских , живших на больших территориях с обширной транспортной сетью, в целом было много общего, то у этносов "озёрных", таких как карелы и вепсы, по причине обособленности каждого ареала их обитания, ритуалы от соседней волости могли отличаться кардинально.. Тем не менее у всех наших соседних народов масса похожего. Описать все нюансы невозможно, но попытаться показать общую картину я попробую. Во-вторых я крайне редко использую слово "языческое" ибо не нахожу причин для этого. Зная, что от языческих времён до наших дней сохранилось невероятно мало, зная что большинство богов восточных славян оставили нам только свои имена, а все культы их и мифологию сочинили в 19-20 веках в научных кабинетах, будет некорректно применять это слово по любому поводу. Если про богов не известно практически ничего, то про обычаи языческих времён точно ничего не известно- не сохранилось даже описаний их. Да, порой то что делали люди ещё сто лет назад кажется очень странным, непонятным, даже бредовым, но видеть в этом что то от времён дохристианских будет натяжкой. Человеческий разум, психика его, сложная гамма чувств порождают , с точки зрения христианства массу странных действий, но они вызваны не культом богов Услада, Даждьбога или Карачуна, а именно самим человеком- его надеждами, памятью, любовью.... Самое большое количество "странных" обрядов сохранилось у старообрядцев, но я ни разу не слышал, что бы этих истовых христиан кто то бы обвинил в идолопоклонничестве.
Предвестие о скорой смерти в своей семье человек получал в снах или гаданиях- гадали про смерть на Святки. В снах пытались найти скрытый смысл и пророчества. Так же существовала масса примет предвещавших смерть- крик курицы по петушиному, вой собаки опустившей голову, крик совы на дворе, ворон севший на дерево рядом с домом, падение иконы с божницы, утонувший на Троицу венок, каравай забытый в печи... Старики не спеша готовили всё к своим похоронам- гроб, саван. Смертную одежду нужно было шить обязательно "вперёд иглой" и не делая узелков на нитке. Обязательным в ней было то, что она не должна быть завершена- последние стежки делали после смерти. Так же иглой от себя шили и погребальные подушки. В разных районах одежда в которую обряжали покойника сильно разнилась, но в целом стариков одевали в одежду "по старине"- туникообразные рубахи, сарафаны давно вышедшие из моды, лапти. (С этой одеждой была связана масса примет: так если вдова хотела вторично выйти замуж то у умершего мужа не застёгивали рубаху, а если родственницы умершей женщины наоборот не хотели, чтобы вдовец женился вторично, то они тайком подпоясывали умершую ниткой. Если в чьей то семье был драчливый парень то нить из савана вшивали ему в рубашку).
Родственникам давались наказы о том, что нужно положить в гроб и если в одних областях количество таких предметов было минимально, то в других наоборот велико из страха, что какой то вещи покойнику на том свете не хватит и он вернётся сюда за ней. Клали туда и хлеб: "Коржец пекуть на воде с ведра пресный, неукусный: то его смерцяка коровай щитаицца". Обязательным прижизненным приготовлением был устный "завет" о том кто будет омывать мёртвое тело, причём правило было незыблемым- женщину должны омывать только женщины, а мужчину мужчины.Немаловажной была духовная подготовка к этому жизненному шагу, для чего старались сделать вклады в церкви и монастыри, раздать побольше милостыни нищим, простить денежные долги ("На том свете человеку принадлежит всё что он при жизни роздал, а так же то что роздали за него"). Крайне важным считалось соборование (елеосвящение), для этого к смертному одру приглашали священника и он отпускал последний раз грехи. К умирающему приходили все родственники и выслушивали последние пожелания, так же они передавали через будущего покойника свои "наказы"- весточки и просьбы о помощи к ранее умершим близким.
В сам момент смерти тело переносили с кровати на пол , на специально подготовленную соломенную подстилку, ибо считалось, что умирать на мягком тяжелее. Делалось это отчасти для сохранения постельного белья и перины, но имелось и такое объяснение, что на твёрдом полу смерть будет более быстрой. В Олонецкой губернии существовало странное объяснение сего действа: "На том свете душа за каждое пёрышко отвечать будет". Для "облегчения" умирающему перехода в мир иной в доме открывали окна, заслонки в печной трубе, снимали с бочек обручи, открывали замки, развязывали пояса, снимали крышки у посуды, совершали какие то заклинательные действия- стучали, например, топором по самцовым брёвнам приговаривая:"сом-сомец, дай больному какой нибудь конец". В особо тяжелых случаях агонии (часто приписываемы колдунам и ведьмам) разбирали часть крыши, делали подкоп под порогом, так как были убеждены что такая душа сможет вылететь из дома только в отверстие которое ни разу не перекрестили. Бытовало представление что лёгкая смерть давалась добрым и праведным людям, а мучительная злым. Сразу после того как душа покидала тело, ближайший родственник через тряпочку закрывал безымянными пальцами глаза усопшему, после чего в доме задёргивались все шторы, закрывались зеркала, а если были часы с маятником то обязательно их останавливали. Кошек выгоняли на улицу, а кто то из домашних выходил оповестить о скорбной вести всю родню, священника и соседей. При омовении тело клали на пол на простыню и снимали серьги, кольца и прочие украшения. Колечко на пальце могли оставить только если умерла молодая девушка, а так как считалось что на том свете ей обязательно выходить замуж, то её и обряжали как невесту, приданое же раздавали подругам.
Тело омывали с помощью мочалки и мыла тёплой водой (удмурты клали тело на большой кусок луба и мыли берёзовым веником, воду нужно было брать из реки черпая её против течения. У людей духовное звания были свои ритуалы, так архиереев обтирают мочалкой смоченной не водой, а елеем. ). Голову мыли с мылом и обязательно причёсывали. Считалось что от непосредственного контакта с трупом у моющих потом будут всегда мёрзнуть руки, поэтому брались за это старики. Тело насухо вытирали специальным полотенцем, которое затем вместе с мочалкой, расчёской и всем тем что касалось мертвеца закапывали на огороде или за околицей, в месте где их не будет переступать люди, но в редчайших случаях могли оставить кусок мыла для использования в магических ритуалах ( им мыли капризных детей, что бы те стали спокойнее, бодливую корову тёрли таким мылом, кусок его могли взять даже в суд дабы "успокоить" судей) . Когда покойника обряжали то просили его поддаться, помочь в одевании, согнуть руки, так как были уверены, что покойник всё слышит и даже более того- способен сопротивляться, так как хочет подольше побыть на этом свете. Одетое тело укладывали на смертную лавку ( часто это были специальные носилки, которые хранили в часовне или церкви) головой под образа. Обязательно оставляли вокруг свободное пространство, что бы прощающиеся могли обойти тело вокруг. При прощании подходили к умершему правым плечом, так же только по часовой стрелке обходили гроб. Руки умершего нужно было сложить на груди не иначе, чтобы правая рука лежала на левой, в правую руку вкладывали "листовку" (бумажку с молитвой, которая должна была быть предъявлена как пропуск перед воротами рая, а в Вологодской области в руку вкладывали белый платок). Руки и ноги трупа связывали верёвками, что бы максимально дать понять- он уже иной, он ещё с виду человек, но уже не такой как окружающие- он "успокоен". Тело закрывали по подбородок тюлем или иной лёгкой тканью, оставляя лицо открытым. Когда рядом с мертвецом никого не было или к нему никто не обращался рот его закрывали небольшой прямоугольной тряпочкой. Крайне редкий, но прелюбопытный существовал ритуал с яйцом- его могли положить под подбородок покойнику "чтобы рот не был полый" или под мышку "чтобы не скис". (Покойников заложных в дом не заносили, а вырывали рядом небольшую яму, где мертвец лежал до дня похорон, прикрытый ветками деревьев хвойных пород)
Если гроб не был сделан заранее то посылали за плотником. У карел вместе с гробом плотник изготовлял и намогильную доску калмалауду. Материалом служила обязательно сосна. в редких случаях ель. Строгать доски полагалось только от себя, что бы не притянуть к себе несчастье, а стружки , по поверьям, представляли из себя немалую опасность для живых. поэтому их или использовали как подстилку под усопшего или сжигали, присматриваясь к тому куда пойдёт дым- считалось что в той стороне будет следующая смерть. Часто в гробу делали оконце и стеклили его. До похорон постоянное присутствие рядом с покойников хотя бы одного из членов его семьи было обязательным, новоприбывшие же соседи и родственники должны были входить в дом молча и здороваться с остальными лишь одним кивком головы. Каждый вошедший должен трижды поклониться покойному ( напротив головы, живота и ног), трижды по движению солнца обмахнуть платком, тем самым как бы вытирая невидимые слёзы умершего , который скорбит о своей кончине. После этого нужно было вслух попросить прощения за все вольные и невольные обиды, которые были совершены и не прощены. При отсутствии, по уважительной причине, какого нибудь близкого человека вслух объяснялось его отсутствие с целью отвести от него беду и обиду мертвеца...
Часть пятая
.....Если в доме присутствовала женщина умеющая причитать то она "выплакивала" всеобщее горе, традиция эта древняя- ещё в 1096 году в письме к своей овдовевшей невестке Владимир Мономах писал: «сядеть акы горлица на сусе древе желеючи». Средневековые европейские путешественники отмечали массовый характер таких плачей на Руси, причём часто для оплакивания усопшего приглашали профессиональных вопленниц, чей репертуар располагал плачами на любой случай. Но похоронные плачи имели и свою регламентацию: так запрещалось причитать в тёмное время суток, нельзя было переусердствовать, ибо безудержные рыдания "затапливали" умершего на том свете, высказанное нестерпимое горе могло убедить душу оплакиваемого не уходить на тот свет, было так же неприемлемо голосить мужчинам, детям и незамужним девушкам, если конечно умерший не был её близким родственником:
"Родимый мой батюшка!
Что ты так крепко спишь,
Спишь, не проснешься?
Недолго тебе у нас в гостях гостить.
Не год и не неделюшку —
Последний тебе часок со минуточкой.
Куда это ты от нас собираешься?
В какую дальнюю путь-дороженьку?"
Церковь смотрела на этот обычай очень криво, ибо он вступал в прямое противоречие примирительному взгляду на смерть принятому в христианстве. В плачах смерть представлялась убийцей, абсолютным злом, лиходеицей, что совсем не походило на христианский догмат, где смерть наоборот лишь начало вечной жизни. Кроме попыток вразумить прихожан, Церковь использовала и официальные запреты, так оплакивание покойника было осуждено и запрещено Стоглавым собором 1551 года, а потом в 1715 году Пётр Первый вторично официально запретил "плачи" на похоронах лиц царского дома. В наше время мне известно лишь об одной сохранившейся носительнице этой устной традиций- вопленице Людмиле Балиховой из деревни Загубье (Карелия).
Ночью над гробом читали молитвы и вспоминали в беседах о покойном только хорошее (заснуть и уподобиться мёртвому считалось очень опасной оплошностью). В случае сильного страха перед мертвецом (например если он был колдун), труп на ночь относили в церковь или часовню. Люди были убеждены что до выноса тела из дома душа его незримо находилась в нём. Поэтому запрещалось пользоваться ножом, ножницами и вилками , а то ненароком можно было "поранить душе лицо".
Накануне погребения специально нанятые люди выкапывали могилу, если при этом попадали на старое захоронение, то кости откладывались в сторону со словами:"Господи ,прости, что покой твой нарушили", а после того как яма была готова кости клались на её дно и присыпались песком. Туда же кидали мелкие монеты со словами :"Откупаю место для могилы раба Божьего (имярек)". Могилы копали по христианскому канону ориентированные по линии восток-запад и закапывали умершего головою на запад-мир мёртвых, с тем чтобы встав после воскрешения человек сразу оказался лицом на восток- сторону возрождения, но на территории Карелии была масса кладбищ где ориентация была иной- чаще всего на ближайший водоём. Я лично видел такие "перпендикулярные" могилы ориентированные по линии север-юг на кладбище деревни Сяргилахта Пряжинского района. На вопрос заданный местной жительнице Анне Васильевне Ковру получил бесхитростный ответ:"Да это их на солнышко положили".
Тело перекладывалось в гроб только накануне выноса - сначала застилали простынёй, затем клали три подушки (под голову, поясницу и пятки), на шею одевался новый крест, а на голову принесённый из церкви "венчик" с молитвой. Женщинам платок повязывали "по старушечьи" (концами под подбородок, а затем за шею). На ноги обували лапти, женщинам одевали белые чулки, а мужчинам онучи, но наматывали их в обратную сторону, так же в обратную сторону крутили верёвки лаптей. Под саван клали вещи которые, по мнению окружающих, могли пригодиться усопшему на том свете (предметы личного обихода, запасное бельё, расчёску, платок, курево, какие то инструменты), под правый локоть засовывали кусочек хлеба с солью трижды проговаривая заклинание типа :«Хлеб-соль возьми с собой, у ворот не стой и хозяйства не беспокой» (с. Нюксеница) или «Вот тебе, Серёженька, хлеб-соль, а от меня нечевó не тронь! Штё с тобой, дак всё твоё, а штё осталось у меня, дак то моё!» (д. Пожарище). Так же в домовину к мужчине клали икону Николая Чудотворца, а женщине -Пресвятой Матери Богородицы, которые на кладбище ,перед тем как забить гвозди, обязательно вынимали, ибо «Бога хоронить» было не приемлемо. Рядом с гробом располагали тарелку с угощением для умершего и каждый вошедший мог туда положить свой дар. Вынос тела происходил обычно ближе к обеду.
"Ты вздымись-ко, да туча грозная,
Выпадай-ко, да сер-горюч камень,
Раздроби-ко да мать-сыру землю,
Расколи-ко да гробову доску!
Вы пойдите-ко, ветры буйные,
Размахните да тонки саваны,
Уж ты дай же, да боже-господи,
Моему-то кормильцу-батюшке
Во резвы-то ноги ходеньице,
Во белы-то руки владеньице,
Во уста-то говореньице...
Ох, я сама-то да знаю-ведаю
По думам-то моим не здеется,
От солдатства-то откупаются,
Из неволи-то выручаются,
А из матушки-то сырой земли
Нет ни выходу-то, ни выезду,
Никакого проголосьица..."
Несли гроб мужчины, это всегда или друзья или люди со стороны, но никогда близкие родственники. Помещение и гроб окуривали , для чего в горшок опускали все необходимые компоненты (горящие угольки, ладан, церковные свечи. мох. сухой верес, богородскую траву), исполняя каноническую молитву или варианты её: «Святы Боже, Святы Крепки, Святы Бессмертны, помилуй нас. Грóбноё рыданьё, вецьная память, вецьная, бесконецьная. Земля тибе пухом. Пойди, душа, в рай, некому не мешай!». Все кульминационные ритуальные моменты сопровождались земными поклонами и даже падениями навзничь "в ростяжку". После поднятия гроба плескали воду под него, бросали кочергу "что бы спугнуть душу покойного с насиженного места", переворачивали все стулья и лавки "чтобы душа снова не уселась в доме" и двигали против движения солнца так чтобы покойник оказался лицом к иконам для последней молитвы, затем так же против движения солнца поворачивали гроб к двери не закрыв крышкой и выносили вперёд ногами "чтобы забыл дорогу домой", могли с этой же целью прокружить трижды против часовой стрелки дабы "закружить голову". При выносе ни в коем случае нельзя было задеть о косяки и пороги, а как только мертвеца выносили на улицу сразу же плескали на порог водой "чтобы залить путь назад", а жилые помещения окуривались ладаном. Нередки были случаи когда гроб выносили не через дверь, а через окно с целю сбить с пути душу умершего, ежели той пожелается вернуться назад, вообще желательно если путь на тот свет не будет совпадать с дорогами живых.
"Не спешите-кось, спорядные суседушки,
Вы нести мою надежную семеюшку
Со этого хоромного строеньица!
Ты прощайся-ко, надежная головушка,
С этым добрым хоромным строеньицом,
Со малыма сердечныма детушкам,
Ты со этой-то деревней садовитою,
Ты со волостью этой красовитою,
Ты со этыма спорядныма суседушкам!
Вы простите, спорядовы вси суседушки,
Мою милую, надежную семеюшку,
Вы любимую законную сдержавушку
Во всех тяжкиих его да прегрешеньицах
Сесветным его да всё живленьицом.
Вы не спомните, спорядные суседушки,
Уж вы злом его не спомните-ко, лихостью!"
Около крыльца гроб опускали на две табуретки для "прощания с домом", при выносе из деревни так же делали последнюю остановку уже для прощания с этим миром. Если умерший был молодым человеком то нередко в похоронной процессии напевали любимые его песни "для увеселения души"-практиковалось это и у русских и у карел «Я умру, дак ты тоже вели Валентину поиграть. Я вот тоже, видишь, вот умру, дак тоже говорю, што обо мне штё ревúть – умру дак. Надо пúсьни пить да в гармонью играть. Мама тоже это наказывала, тоже любила гармонь» (д. Кокшенская Нюксеницкого района Вологодской области). Сохранилась эта традиция кое где и поныне- в Вешкелице (Карелия) десяток лет назад при похоронах девушки напевали её любимую песню. Существовал даже особый песенный жанр- похоронные частушки: «Задушевной товарочки не стало у меня…», «По середнему посаду понесли сосновой гроб…».
Если кладбище было недалеко, а покойного очень уважали то гроб могли донести и на руках, но чаще его везли на телеге или санях (на Русском Севере гроб к кладбищу в любое время и по любой погоде везли только на санях). Путь засевали проросшей пшеницей с целью защиты живых от негативных последствий, а так же маскируя дорогу, чтобы покойник не смог вернуться назад. В некоторых местностях при этом многократно проговаривался заговор: «Не с ýбылью, а с прúбылью! Не с ýбылью, а с прúбылью! Не с ýбылью, а с прúбылью! Пойди, душа, в рай, никому не мешай!» (д. Вострое Нюксенского района). Часто вместо зёрен использовали заготовленные ветки хвойных деревьев-практиковалось это повсеместно, дорогу сразу за гробом закидывали этими ветками, стараясь что бы иголки были направлены в сторону кладбища, с тем если вдруг душа попытается самовольно вернуться домой, ей бы эти острые иглы дорогу преградили. Могилу обязательно окуривали из поварёшки сосновым дымом и остатков церковных свечей, обходя так яму три раза по движению солнца.
На кладбище прощание происходило по той же схеме- три поклона, но вместо платка "обтирающего" слёзы каждый кадил над покойным ладаном. За реально плачущими людьми присматривали- дурной приметой было попадание слёз в гроб и на одежду покойного. Считалось что от этого на том свете душа оплакиваемого будет заливаться водой, что приведёт к его гневу и частому появлению похороненного во снах. Заплаканные платки домой ни в коем случае не забирали, "чтобы не унести с собой горе", а привязывали к кресту на могиле или кидали в могилу «Не платок бросаю, а слёзы. Не платок бросаю, а слёзы бросаю!», тряпочку которой был закрыт рот умершего обязательно клали около его правой щеки. Перед тем как забить крышку в гроб развязывали руки и ноги покойника и высыпали немного земли дабы "с землёй познакомить". После того как все гвозди забиты домовину ставили на палки положенные поперёк ямы и поддевают под него погребальные полотенца или верёвки. Эти полотенца кое где сбрасывали в могилу или отдавали нищим, но ни в коем случае не забирали домой. В черноземных же регионах наоборот эти ритуальные платы забирали, тщательно отстирывали и хранили в доме покойного до следующих похорон, и так раз за разом эти полотенца переходили из дома в дом ожидая своей очереди.
На могилу сразу же ставят крест или иной памятный знак и обязательно в ногах, что бы умерший мог креститься на свой крест или иконку а надгробии. (В Вытегорском уезде Вологодской губернии горшок с горящими углями был обязательным атрибутом похоронной процессии- после зарытия могилы горшок переворачивали вверх дном и высыпали угли на холмик, туда же вверх дном клали и горшок, отчего кладбища имели странный вид- крестов почти не было, но на каждой могиле стоял вверх дном обычный горшок). Надмогильные сооружения сама по себе сложная и обширная тема, достойная особого исследования, но всё же кратко некоторые типы можно выделить- примитивные столбы без каких либо украшений, столбы с декоративными крышами, домовины, голбцы, кресты четырёх и восьмиугольные. Самыми древними безусловно являются столбы- ещё Нестор писал о об обычаях радимичей, вятичей и кривичей, "не ведающих закона божия", сжигавших своих мертвецов и собиравших кости в посудину, которую ставили "на столпе, на путех". К тем же дохристианским временам восходят и предшественники домовин- "срубцы" Когда они появились сказать вовсе невозможно, но во времена домонгольские на Руси они уже стояли, прямых описаний конечно нет, но есть интересное косвенное доказательство их существования- история датированная 1180м годом, когда князь Даниил Александрович, спасаясь от ранивших его Кучковичей спрятался в "и не имея где прикрытися, найдя в той дебрии струбец мал стоит, под ним же прежде погребен бысть ту некоторый мертвы человек". Исследованием этих срубцев занимался А.А.Бобринский, который ещё в начале 20 го века находил такие сооружения в Тотемскойм уезде Вологодской губернии, Каргопольском уезде Олонецкой губернии и под Кемью Архангельской губернии. По его рассказам это были небольшие квадратные срубы размером с колодезные, высотой всего в несколько венцов под двухскатной крышей, без окошек и дверей. Преинтереснейшим видом надгробий были голбцы (голубцы)- усложнённые и декорированные варианты столбов. Сохранились они единично и до наших дней, а ещё недавно стояли повсеместно. По описанию известного специалиста по деревянному зодчеству Н.Н. Соболева "Нижняя часть деревянного столба, вертикальная, несущая киот, обработана в виде кубцов, кругликов, маковиц с разнообразной формы перехватом. Наиболее сохранившим свои старые голубцы является кладбище XVIII в. Данилова скита в Повенецком уезде Олонецкой губернии, где к резьбе примешивается удивительно яркая раскраска, создающая среди хвойного леса какой-то сказочный "городок мертвых". Во второй половине 19 века вошли в моду не вытесанные из бревна квадратного или круглого сечения голбцы, а сделанные из досок, декор которых представлял из себя лишь фигурную обработку боковых граней. Крайне любопытно то, что таким же словом "голбец" в русских избах называли пристройку-ларь рядом с печью. которые закрывали вход в подвал (подклёт). Любители везде находить сложные ассоциации приводят этот пример как доказательство того, что наши предки видели в подвалах вход в мир мёртвых, но разгадка как всегда скучна: слово "гълубец" производное от слова "глубина", то есть это любая яма- хоть подвал,хоть могила,. Ну и наконец домовины- миниатюрные дома для мёртвых- срубные или дощатые, вытянутые прямоугольники небольшой высоты под двухскатной крышей и обязательным окошком.
До сорокового дня на могиле ничего нельзя изменять, иначе отошедшая душа может не узнать своё новое пристанище и стать "неприкаянной". Перед уходом с кладбища совершался такой ритуал как "делиться хлебом с умершим", делалось это чтобы "покойник скотину не трогал, с собой на тот свет не забирал". Взятый заранее с собой каравай преломлялся по середине со словами:"вот твоя доля, а свою долю я домой заберу". свою часть клали в угол на печь, где она лежала год как знак совершившегося "дележа". По возвращении в деревню каждый неукоснительно должен вымыть руки с мылом и вытереть полотенцем- специальный человек поливал тёплой водой из ковшика. Так же средством очищения от мертвящей силы было протирание рук золой, одновременное прикосновение двумя ладонями к стенке печи, а заглядывание в её зев должно было защитить от страха перед покойником. Полы и дверные ручки в доме где происходило прощание тщательно мылись, причём полагалось делать это от места где стоял гроб в сторону дверей и крыльца. Затем расставлялись стулья и лавки и начинались поминки,но одно место обязательно оставлялось свободным- оно предназначалось умершему, незримо присутствующему на поминальной тризне, содержимое же тарелок его потом отдали собакам. Если умерший был главой семьи или "большухой" то член семьи, который занимал теперь этот статус, обходил весь дом и двор, обстукивая поленом все углы со словами: «Я – хозяин в доме!» или «Не будь ты надо мной сечáс большáя, я буду над тобой» (д. Лопатино). Перед сном тщательно закрывались все окна и двери благославя каждый замок и щеколду "чтобы покойник не явился в дом". Тем не менее душа каким то образом в дом попадала и подавала всем знаки о своём присутствии. Продолжалось такое "гостевание" до сорокового дня, когда душа умершего наконец покидала землю для ожидания "Божьего суда". Если же человек осознанно нарушал правила провода покойника и оставлял открытой дверь, накрывал ему стол, то призрачные явления души приобретали пугающий характер. Чаще всего такое случается с непомерно тоскующими вдовами, не желающими отпускать душу своего мужа. На всякий случай постель покойнику стелили ещё 6 недель, а на подоконник ставили чашу с водой, ведь считалось что до сорокового дня душа ходит по мытарствам (мукам) где её ежедневно мучают и изобличают в грехах бесы, и лишь на ночь измученную душу отпускают домой. Тот же кто очень боялся такого "возвращения" должен был трижды "зааминить" каждое окно, дверь и замок.....
Часть шестая.
Вообще все традиционные похоронные ритуалы включают в себя две функции: обрядовое перенесение покойного в мир иной, а так же защита мира живых от проникновения в него из мира мёртвых сил потусторонних. И по всеобщему мнению оттуда нечисть так сюда и пёрла, дабы вводить в заблуждение и соблазн души живущих. Некоторые предрассудки не были лишены ореола романтичности, так вспыхивающие на ночном небе метеориты наши предки объясняли дьявольскими ухищрениями- воспользовавшись трагедией, черти прилетали к безмерно горюющим вдовам (почему то с серебром в руках) в телесном образе умершего и вступали с, измученными горем, женщинами в телесные сношения. Но расплата подстерегала этих вдов самая неутешительная- они становились одержимы безумием и кончали с собой.
Устраивались поминальные тризны на третий (похороны), девятый, двадцатый ("полусороковины" отмечались не везде), сороковой день и через год. На каждые поминки обязательно приглашалась душа усопшего, а после тризны совершались её "проводы " на кладбище. Особо отмечались "сороковины"- последний день когда умерший оставался на этом свете- в этот день было принято посещать кладбище на рассвете с обязательным плачем к погребённому:
"Вы подуйте ветры буйные,
Ох, да разнесите, желты пески,
Ох, да вставай мать родимая,
Ох, да ведь пришла твоя дитятко,
Ох, да навестить тебя голубушка,
Ох, не пожалела чадо милое,
Не пожалела она золотой казны,
Ох, да проведать тебя, моя матушка"
Если же кто то просыпал восход, то в некоторых местах он должен был совершить некоторые ритуальные действа, так ежели проспал карел из региона Сямозерья, то идти ему на погост должно было с кашей во рту, выплёвывая крупицы которой он показывал путь для душ умерших. Называлось это "указать дорогу". Над могилой порой совершали небольшую трапезу, но ни в коем случае не оставляли там еду ибо "тогда покойник домой не придёт".
"Царь земной, Царица земная,
Поднимите , пожалуйста, мою маменьку родимую,
На сегодняшний день поминошной"
(д. Пижелка Бабаевский район)
Пригласив душу домой, её вели до порога распевая различные пригласительные причитания:
"Как ишла я потихонечку,
Я шагала полегошеньку,
Шла я дальнюю дороженьку,
Шла я в дальний перелесочек,
Пору-времечко прибавило,
Разговоры все пробаяла,
Думушку я всю продумала,
Горюшко я всё промыкала.
Привела я в дом хозяюшку,
Детишкам сударынь-матушку,
Ты иди ка , Солнце Красное,
В часты мелкие ступенечки,
Без большого опасеньица,
Слава, слава тебе, Господи!
Кого звали, того созвали,
Кого ждали того дождалися"
(дер Къялма Носково)
Услышав сопроводительные причитания, все члены семьи выходили встречать "гостью" на крыльцо или даже на улицу, в руках они выносили блюдо с ложкой, кисель. зажженую свечу...
В доме же развешивали по стенам вышитые полотенца- на них будут отдыхать души всех умерших родственников, которые обязательно прибудут на "сороковины". Рассказывает Алекси Коскинен (дер Проккойла) : "У нас праздновали сороковины, поминали через 6 недель после того как умер в доме хозяин или хозяйка, на поминки приходил поп. Открывали окна, из них вывешивали на улицу длинные полотенца, потому что syndyizet (души) иначе внутрь бы не попали, а по полотенцу могли подняться внутрь посмотреть, как в избе проводили молебен. Туда должны были все умершие родственники из этого дома прийти. А если кто из умерших приходил, то его мог любопытный увидеть, если бы одел бы на шею конский хомут- тогда увидел бы умерших родственников. Только не всякий решался, потому что один раз кто-то так сделал, увидел, но так испугался, что и умер тут же. Эти поминовения проводили только богатые, бедные не могли- для этого требовалось много средств. На них , правда, могли приходить как богатые так и бедные"
У удмуртов «в честь умерших устраивались ещё жертвоприношения – "йырпыт сётон" ( буквально : давание головы и ног).если его посвящали мужчине, варили конские головы и ноги, женщине – коровьи. Приглашали родственников, одной из уважаемых женщин поручали варить конские или коровьи голову и ноги. Мясо съедали, кости ног клали в корзину, в глазницы черепа – деньги. После трапезы всё это с шумом , криками, под звон бубенцов несли за околицу в направлении к кладбищу. Женщину, варившую мясо, везли на санях. За околицей жгли костёр из соломы, туда бросали содержимое корзины, в некоторых деревнях её подвешивали к дереву, изгороди. Обратно шли с пением свадебных песен, дурачились, шумели – чтобы тому, кому посвящался обряд, « жилось» весело».
Считалось важным не только выполнять все обряды, но неукоснительно следовать нужной дате, ибо умершие ждут этого дня и готовятся к нему, даже более того- в загробном мире этого поминального праздника ждут с нетерпением и иные души. Интересен в этом отношении рассказ записанный в Руднянском районе, дер Никонцы: "По каким то причинам годовщину смерти дочери отметили на один день раньше , та приснилась матери и сказала во сне:" Как моя дянёк был, пришли постояли ли уголышка, ли у окошицка- тиха, спакойна, ничега нет. А я ж усих пазазвала, и родных пазазвала и не родных пригласила (ужу ина мервяцов етых, покойникыв). Пыстаяли, пыстаяли и пашли." Это пустое обманное приглашение привело к тому , что " Так ужу теперь уси ходють, зовуть. Хого зовут то и ходють. А мене никто не зовёть, Я ж обманула."
Сами поминальные дни были переполнены множеством ритуалов, суть которых ожидание посещения дома душами "родителей". В Вологодской и Смоленской области обязательно топили баню, в которой оставляли родителям мыло, "вехоточки". веники, бельё и полотенца.
"Позову я гостью милую,
Милую да невидимую,
Со того со света белого,
Не с известной то сторонушки.
Ты иди сударь-мамонька,
Для тебя у сиротинушки,
Баенка у меня истоплена,
Ключева вода нагретая,
Платьецо да приготовлено,
Как на эту пору-времечко,
Как за эти три неделенки,
У тебя сударь-мамонька,
Платьице да привалялосе,
Телушко поизмаралосе...."
(дер Носково. Бабаевский район)
Вера в то что души умерших в урочные дни приходят в свой дом и наблюдают за поминальной тризной была непреложной. Для них делали специальную кроватку (Каргополье) или были уверены, что души располагаются на "суножках"- перекладинах стульев и скамеек (Смоленская обл) : "Идуть, гаварять, на ети суножки садятца-все родители. Рядышкам идуть. Хто у белым, хто у каким помер, в том чиловек и идёть, садитца вот кады памин идёть. Вот аны ж пад столом на суножках. За то ж и гаваритца- ни становь ноги на суножки, туда садятца родители. Эта ж тела идёть в землю, а душа ж ни паумираить. Душа куды надобно и идёть,где нада там она и ходить". (Демидовский р-н. д. Замошье). За поминальный стол все рассаживались по чину- близкие за первый стол, дальние родственники и просто соседи за второй. В красном углу оставляли место для покойного, где на тарелку клали угощение, наливали пива и обязательно кисель ("первым делом надо киселём поминать"). По поверьям душа в этот поминальный день гостит до полуночи и поэтому все сидели допоздна, жгли свечи, не закрывали двери. В некоторых районах устраивались ночные бдения, на которые приглашались "сидухи", задача которых была не сложной- чтение богослужебных книг, псалтырей и поминальных "стишков".
"Вывод" души покойника из дома тоже сопровождался массой ритуальных действ- так же выходили на крыльцо с блюдами киселя, сладостями. Если покойника очень уважали и любили то душу могли проводить даже до кладбища:
"Ты прощай-ка наша милая,
На веки, да на векущие,
Не видать больше , не видывать,
Не слыхать больше, не слыхивать,
Твоего да громку голосу.
Зарастёт да путь-дороженька,
Частым ельничком-березничком,
Ты уйдёшь . да Красно Солнышко,
За леса, да за дремучие,
За болота , за гибучие,
За озёра то глубокие...."
(дер Фенчиково. Бабаевский район).
На следующее утро за поминальной тризной жизнь живых входила в привычное русло- после "сороковин" на кладбище заменялся временный крест на постоянное надгробие, После помина через год, более данного покойника отдельно не поминали, а вспоминали о нём вместе с остальными умершими родственниками в Родительскую Субботу и другие обговоренные Православием поминальные дни.
И продолжали жить.

При написании данного материала использовались следующие источники:
А.М. Махнецов "Традиционные формы похоронно-поминальной обрядности (поминальные дни), по результатам экспедиций 1992-2000 годов в Вологодскую и Смоленскую области". "Похоронный обряд в традиции северной Сухоны", И.А.Морозов И.О.Слепцова "Святки и масленица", Алексей Злыгостев " Деревянные голубцы", О.А.Седакова "Тема "доли" в погребальном обряде", А.К.Байбурин Г.А.Левинтон "Похороны и свадьба", Л.А.Купчинин "Похоронно-ритуальные обряды у удмуртов", С.Я.Притуляк "Похоронный обряд", Дмитрий Зеленин "Умершие неестественной смертью и русалки", М.Забылин "Русский народ, его обычаи, обряды, предания", Василий Белов "Лад", А.Д.Цветкова "Причитания Макарьевского края", А.П.Конкка "Календарная мифология и обрядность сямозерских карел", К.К.Логинов "Похоронно-поминальная обрядность (Сямозерье), Т.И.Дронова " Земное бытие как подготовка к загробной жизни", Ю.А.Бондарькова ""К вопросу о соотношении православного канона и народных поверий в погребальном обряде Русского Севера" и другие книжки и статьи.


Ps. Понятие о загробной жизни является одним из основных стержней, на котором формируются культуры человеческих сообществ. См. лекцию Александра Пыжикова https://www.youtube.com/watch?v=8EET2-eHIuw

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 03 авг 2022, 17:10

Олег Чагин https://olegchagin.livejournal.com/
Изображение
Фото сhttp://www.bolesmir.ru/
ЧТО УМЕЛ 10-ЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК 100 ЛЕТ НАЗАД НА РУСИ

В крестьянских семьях на Руси детей очень рано приучали к ответственности и систематическому труду: это было одновременно и главным вопросом воспитания, и залогом выживания. Причем взгляды наших предков на этот процесс вряд ли порадовали бы современных тинейджеров.

Самое главное – подход к своим наследникам в народной среде был не просто строгим, а очень строгим. Во-первых, никто тогда не считал детей равными родителям. И именно на первых годах жизни ребенка взрослые видели залог того, каким человеком он станет.

Во-вторых, авторитет матери с отцом в крестьянских семьях был непререкаем. Обычно родители были едины во взглядах на воспитание и обязанности чада, а если даже в чем-то и не были между собой согласны, то никогда не демонстрировали этого публично, поэтому у ребенка не было шансов «перетянуть» одного из родителей на свою сторону.

В-третьих, ни с девочками, ни с мальчиками не было принято «миндальничать» и баловать их зазря. Обычно поручения между домочадцами распределялись главой семейства в приказном тоне, и никто не перечил ему в ответ. В то же время за успешно выполненное задание ребенка всегда хвалили и поощряли, всячески подчеркивая, что он принес пользу всей семье.

Наша справка. Детский труд – привлечение детей к работе на регулярной основе. В настоящее время в большинстве государств он считается формой эксплуатации и, согласно конвенции N32 ООН «О правах ребенка» и актам Международной организации труда, признан незаконным. Нашим прадедам подобное не могло даже присниться. Может, именно поэтому они вступали во взрослую жизнь прекрасно подготовленными и адаптированными?

«Отец сына не на худо учит»

Возрастные критерии для детей были очень четкими, и, соответственно, так же четко разделялись их трудовые обязанности. Возраст измеряли семилетиями: первые семь лет – детство или «младенчество». Малышей называли «дите», «младень», «кувяка» (плачущий) и другими ласковыми прозвищами. Во вторые семь лет наступало отрочество: ребенок становился «отроком» или «отроковицей», мальчикам выдавались порты (штаны), девочкам – длинная девичья рубаха. Третья семилетка – юность. Как правило, всеми необходимыми навыками для самостоятельной жизни подростки овладевали уже к окончанию отрочества. Мальчик становился правой рукой отца, заменой при его отлучках и болезнях, а девочка – полноценной помощницей матери.

Пожалуй, требования к мальчикам были строже, чем к девочкам, ведь именно из сыновей должны были вырасти будущие «кормильцы», «заботники» и защитники. Словом, настоящие мужья и отцы.

В первую семилетку жизни мальчик постигал многие азы крестьянского труда: его учили ухаживать за скотиной, ездить верхом, помогать в поле, а также – основам мастерства. Например, совершенно необходимым навыком считалось умение мастерить игрушки из различных материалов, плести лукошки и короба, и, конечно же, лапти, которые должны были быть крепкими, теплыми, непромокаемыми. Многие 6- и 7-летние мальчишки уверенно помогали отцам при изготовлении мебели, упряжи, и прочих необходимых в хозяйстве вещей. Пословица «Учи дитя, пока оно поперек лавки лежит» не была в крестьянских семьях пустым звуком.

Во вторую семилетку жизни за мальчиком окончательно закреплялись устойчивые и разнообразные хозяйственные обязанности, причем они приобретали четкое половое разделение. Например, ни один отрок не был обязан ухаживать за младшими братьями и сестрами или заниматься огородом, зато он должен был научиться пахать и молотить – к такой физически тяжелой работе девочек не привлекали. Нередко уже в 7-9 лет крестьянские мальчишки начинали подрабатывать «в людях»: родители отдавали их в пастухи за умеренную плату. К этому возрасту считалось, что чадо уже окончательно «вошло в разум», и поэтому необходимо научить его всему тому, что умеет и знает отец.

Работа на земле. В русских деревнях землепашество было подтверждением полноценного мужского статуса. Поэтому мальчики-подростки должны были работать в поле. Они удобряли землю (раскидывали навоз по полю и следили, чтобы его комья не затрудняли работу плуга), бороновали (рыхлили верхний слой почвы боронами или мотыгами), вели под уздцы запряженную в борону лошадь или ехали на ней верхом, «когда отец ведет борозду».

Если земля была комковатой, то отец усаживал сына на борону, чтобы утяжелить ее, а сам вел лошадь под уздцы. Подростки принимали самое активное участие и в сборе урожая. С 11-13 лет мальчика уже привлекали к самостоятельной пахоте. Сначала ему выделяли небольшой участок пашни, на котором можно было потренироваться, а к 14 годам подросток сам мог уверенно вспахать землю, то есть становился полноценным работником.

Уход за скотиной. Еще одна важная составляющая крестьянского быта, которую женщинам не доверяли (они могли только доить коров или коз, выгонять их на пастбище). Кормить, убирать навоз, чистить животных должны были отроки под строгим руководством старших. Главной же кормилицей в крестьянской семье всегда была лошадь, которая целый день работала в поле с хозяином. Пасли лошадей ночью, и это также было обязанностью мальчишек. Именно поэтому с самых ранних лет их учили запрягать лошадей и ездить на них верхом, управлять ими, сидя или стоя в телеге, водить на водопой – в полном соответствии с поговоркой «Дело учит, мучит, да кормит».

Промысловые занятия. Были особенно распространены на Русском Севере и в Сибири, где служили надежным источником дохода. Глядя на отца и старших братьев, мальчик сначала в форме игры перенимал навыки рыболовства и охоты, а затем совершенствовал это искусство.

Уже к 8-9 годам отрок обычно умел расставлять силки на мелкую дичь и птицу, стрелять из лука, удить рыбу или бить ее острогой. К этому перечню нередко добавлялся сбор грибов, ягод и орехов, что тоже было неплохим материальным подспорьем. К 9-12 годам подросток мог вступить во взрослую промысловую артель, и к 14, пройдя испытательный срок, стать полноценным ее членом. Тогда он начинал вносить значимую долю в семейный бюджет и переходил в разряд взрослых «добытчиков» и завидных женихов.

Вот так и вырастали в крестьянских семьях «добры молодцы» – отцовы помощники, которыми родители по праву гордились. Кроме трудового воспитания, мальчишкам прививали и четкие моральные принципы: их учили почитать старших, милосердно относиться к нищим и убогим, гостеприимству, уважению к плодам своего и чужого труда, основам веры. Было еще два важных правила, которые любой отрок знал наизусть: первое – мужчина должен уметь защитить свою женщину и свою семью, причем не только физически, но и с материальной, и с психологической стороны. Согласно второму правилу, мужчина должен был уметь сдерживать свои эмоции и всегда контролировать себя.

Модератор
Аватар пользователя
Сообщений: 2799
Зарегистрирован: 16 ноя 2014, 18:36
Откуда: Пенза
Имя: Андрей Нугаев

Re: Крестьянская культура

Сообщение expedA » 19 сен 2022, 17:08

Добрый день! Взято отсюда https://vk.com/olegchagin

Одной из причин чистоты в городах был общинный образ жизни
В Европе хозяин отвечал, только за свою собственность, а по улице пускай течет река нечистот.
На Руси люди жили общинами-подворьями, миром.
Это значит, улицы были «общими» Поэтому никто, как в Париже, не мог выплеснуть ведро с помоями просто на улицу, демонстрируя, что только мой дом — частная собственность, а на остальное наплевать!
К тому же русские по-другому относились к чистоте
В каждой усадьбе была баня и уборная: «нужный чулан», попросту «нужник»
Ямы под нужниками регулярно чистили люди, которых нанимали общины
Например, известно, что чистка таких ям и вывоз фекалий в Новгороде XIV века предпринималась два раза в год: в апреле и в октябре
В XVII веке появилось шутливое наименование у лиц этой профессии — «золотари»
Ведь содержимое выгребных ям — это «ночное золото»
Золотари выгребают его по ночам, зарабатывая на нем деньги
Слова «золотарь», «нужник» очень старые, это бытовые исконные слова русского языка
Тогда как в европейских языках слова, отражающие чистоту, уборку, вывоз нечистот, совсем недавнего происхождения

Средневековые русские города меньше были привязаны к линии крепостных стен
Во-первых, не было войны всех против всех
Во-вторых, деревянные стены легче и дешевле переносить

Дома не только в деревнях, но и в городах Руси не лепились друг к другу, а стояли широко
Возле домов были просторные, проветриваемые дворы.
Описаний сохранилось мало, в них просто не было необходимости

Ключевский отмечал, что в Москве «при каждом доме был обширный двор (с баней) и сад» и ее жители не знали недостатка в воде: во дворах были колодцы
Иностранцы XVI и XVIII веков, приезжающие в Россию, подчеркивали чистоту и аккуратность русских городов

Уже в XIX веке британец М. Уоллерс, описывая российские города, отмечает: «Улицы широки и прямы. Дома или деревянные или каменные, но большей частью одноэтажные и отделяются один от другого большими дворами».
Дом тоже полагалось убирать и чистить, как правило, к каждому празднику. Есть такой православный праздник, сохранившийся на Руси с языческих времен и дошедший до наших дней — святки. Во время святок по обряду люди рядились в разных персонажей народной мифологии, в том числе и в животных. Поведение ряженых сводилось к нескольким стереотипным действиям. Одно из них — обрядовое очищения дома (обметали углы дома или обливали присутствующих водой) или проверяли соблюдение хозяевами дома норм обрядового поведения (подметено ли в доме в определенные дни, убраны ли орудия ткачества, приготовлены ли к празднику обрядовые блюда и т. п.).

Единственный город в России, который был мерзок и вонюч, не на площадях, конечно, а в подворотнях и жилых кварталах, был самый европейский город — Санкт-Петербург. Недаром эту его специфику запечатлел Достоевский в «Преступлении и наказании», но это уже было в XIX веке. И не случайно это как раз тот город, который стал образом «русской Европы».

Юст Эль, датский посол в России в начале XVIII века удивлялся русской чистоплотности. И в XIX веке при Александре II английский военный атташе Уэллеслей все еще очень удивлялся еженедельному мытью русских. Видимо, и при королеве Виктории, в «золотой век» Британии, это все еще было на бытовом уровне в диковинку.
Как отмечал Теофиль Готье: «Под своим рубищем русский мужик чист телом, в отличие от моделей Риберы и Мурильо»

Вернуться в Этнографические заметки



Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1